Показано записей 1 101 – 1 150 из 1 173
В тот период Иоанн X выдвинул на одну из высоких должностей своего брата Петра, и когда Альберих и Феофилакт, один вслед за другим, умерли, получил абсолютное превосходство над всеми знатными мирянами в Риме, за исключением Мароции. Дочь Феофилакта и вдова Альбериха, Мароция считала себя наследницей и продолжательницей дела отца и мужа, и как таковую ее расценивала добрая половина римской аристократии.
Говоря о Мароции, Лиутпранд Кремонский употребляет только два эпитета, для перевода которых в итальянском языке нет приличных слов. На протяжении веков, от Барония до Грегоровиуса и Хофмейстера (1910), ученые соглашались с его суждением, упоминали о святотатственной связи Мароции с Сергием III, называли ее не супругой, а сожительницей Альбериха Сполетского и смаковали описания ее пороков, подобно людям с незапятнанной репутацией, которые, лицемерно сострадая, упиваются рассказами о скандалах.
Тем не менее один столь же сведущий, сколь и добросовестный ученый тщательно изучил немногие достоверно известные факты биографии этой знаменитой женщины и за недостаточностью улик снял с нее обвинение в преступной связи с Сергием III, представлявшееся самым серьезным. Также он подтвердил законность ее союза с Альбери- хом и явил миру почтенную матрону, окруженную кучей ребятишек. Само собой, кто-то посчитал приведенные им доказательства неубедительными и продолжил выдумывать истории о юной прекрасной герцогине Сполетской: Маро- ции опротивела грубость солдафона-мужа, наскучило в Сполето, и роскошь, которой ее окружил пылающий старческой любовью Сергий III, вскружила ей голову. Более осведомленные исследователи не считали Мароцию примером христианской добродетели, однако были убеждены в том, что ее влияние имело под собой основания гораздо более прочные, чем сладострастие и порок. Мароция была умна, хитра и не мучилась угрызениями совести. Неизвестно, соответствовало ли ее сенаторскому титулу кресло в Сенате, но, будучи хозяйкой замка св. Ангела, она правила Римом и городом Льва. Впрочем, тот, кто пытается докопаться до сути, поймет, что на первый взгляд безраздельная власть Мароции на деле таковой не являлась. Мароция правила, пока это было на руку ее сторонникам. День, когда она захотела бы извлечь из этой ситуации личную выгоду, стал бы днем ее краха.
Фазоли Д. Короли Италии (888-962 гг.), 2007
— Давайте-ка ляжем спать. Завтра будет новый день и новая думка, — заметил Магницкий и полез в шалаш.
Петро последовал за отцом. Бражников остался снаружи и поудобней уселся у входа.
По дремавшему лесу легкой волной пробежал ветерок, качнул на деревьях сучья, пошевелил листву и горохом рассыпал холодную росу по молодым веткам. Первым пробудился трудолюбивый дятел. Пристроившись на сучок, застучал своим острым клювом и, как по сигналу, поднял других лесных обитателей. Вот прыгнул на качнувшуюся ветку снегирь и, оправив свой ярко-малиновый мундирчик, посматривал на ползущую по дереву букашку. Но юркий и нахальный сизый дрозд тоже заметил ее и выхватил из-под самого клюва снегиря. Беззаботный щегол хихикнул и защелкал свою веселую песню…
У Франчишки Игнатьевны теперь хлопот полон рот: нужно с утра затопить печь, подоить корову, дать корм пестрому бычку, гусям и курам, приготовить завтрак и накормить свое новое большое семейство, отнести чего-нибудь горячего скрывающемуся на берегу Августовского канала солдату Чубарову, отмочить и перевязать ему раны, пересыпать их порошком, который она достала у Ганны. А тут еще Юзеф Михальский увидел ее за изгородью и уж что-то очень подозрительно вежливо с ней поздоровался:
— Как спали-отдыхали, соседушка? Как здоровье Осипа Петровича? Что-то он нигде не показывается…
— А куда ему казаться? Сейчас такое время, что краше на печи сидеть да на тараканов глядеть, — обычной своей скороговоркой ответила Франчишка Игнатьевна.
— Почему твой Осип не приходил новую власть выбирать?
— Для власти надо иметь трошки ума. А у моего Осипа в голове погана думка, а за плечами драна сумка. Не годится он в выборники новой власти.
— Тебе, что же, соседка, не нравится новая власть и новый порядок? — хитро прищуривая глаз, спросил Михальский.
— Матка бозка, он мне о властях толкует! А по мне, хай будет черт в свитке або мужик в сутане, лишь бы были губы в сметане…
Федоров П.И. В Августовских лесах
— Давайте-ка ляжем спать. Завтра будет новый день и новая думка, — заметил Магницкий и полез в шалаш.
Петро последовал за отцом. Бражников остался снаружи и поудобней уселся у входа.
По дремавшему лесу легкой волной пробежал ветерок, качнул на деревьях сучья, пошевелил листву и горохом рассыпал холодную росу по молодым веткам. Первым пробудился трудолюбивый дятел. Пристроившись на сучок, застучал своим острым клювом и, как по сигналу, поднял других лесных обитателей. Вот прыгнул на качнувшуюся ветку снегирь и, оправив свой ярко-малиновый мундирчик, посматривал на ползущую по дереву букашку. Но юркий и нахальный сизый дрозд тоже заметил ее и выхватил из-под самого клюва снегиря. Беззаботный щегол хихикнул и защелкал свою веселую песню…
У Франчишки Игнатьевны теперь хлопот полон рот: нужно с утра затопить печь, подоить корову, дать корм пестрому бычку, гусям и курам, приготовить завтрак и накормить свое новое большое семейство, отнести чего-нибудь горячего скрывающемуся на берегу Августовского канала солдату Чубарову, отмочить и перевязать ему раны, пересыпать их порошком, который она достала у Ганны. А тут еще Юзеф Михальский увидел ее за изгородью и уж что-то очень подозрительно вежливо с ней поздоровался:
— Как спали-отдыхали, соседушка? Как здоровье Осипа Петровича? Что-то он нигде не показывается…
— А куда ему казаться? Сейчас такое время, что краше на печи сидеть да на тараканов глядеть, — обычной своей скороговоркой ответила Франчишка Игнатьевна.
— Почему твой Осип не приходил новую власть выбирать?
— Для власти надо иметь трошки ума. А у моего Осипа в голове погана думка, а за плечами драна сумка. Не годится он в выборники новой власти.
— Тебе, что же, соседка, не нравится новая власть и новый порядок? — хитро прищуривая глаз, спросил Михальский.
— Матка бозка, он мне о властях толкует! А по мне, хай будет черт в свитке або мужик в сутане, лишь бы были губы в сметане…
Федоров П.И. В Августовских лесах
– Хайль Гитлер! – разом выдохнули шеренги.
Барабанщики выбили дробь.
– Кто это? – спросил Павел, покосившись на окаменевшего от волнения Хохмайстера.
– Рейхсюгендфюрер Бальдур фон Ширах…
Ширах обошел строй, потрепал по щеке двухтрех мальчиков, снова вскинул руку, и опять шеренги прокричали «хайль». Потом он неторопливо уселся на заднее сиденье «опельадмирала». Маленькие гитлеровцы с кинжалами на поясах под барабанный бой двинулись следом за машиной.
Площадь опустела. «Хорх» нырнул в улочку одно и двухэтажных светлых домиков, обсаженных кленами и вязами.
– Как называется этот район? – спросил Павел.
– Карлсхорст, – ответил Хохмайстер одними губами.
Неожиданно показались высокие чугунные ворота. Шофер дал короткий гудок. Из проходной выскочил фенрих, нажал на кнопку электродвигателя. Черные створки легко раскатились по сторонам.
Училище размещалось в старых, кайзеровских времен, зданиях с метровыми стенами и узкими окнами. Стандартные, лишенные всяких украшений дома ограждали квадрат асфальтированного плаца. Поодаль стояло караульное помещение с гауптвахтой. Позади казарм зеленел большой парк. Нырнув под арку, «хорх» миновал озеро и подкатил к замку с двумя островерхими башенками по бокам. У подъезда Волков и Клевцов увидели группу офицеров в парадных мундирах. Немцы с интересом разглядывали гостей. Вперед выкатился маленький толстячок в витых золотистых погонах.
– Генерал Леш – шеф училища, – проговорил Хохмайстер и отступил шаг назад.
У генерала поблескивали хитрые глазки, румяные щеки выпирали над жирно лоснящимся крошечным носиком. «Экая симпатичная хрюшка», – подумал Павел. Не оставляя времени для перевода, Леш рассыпался в комплиментах, стал разглагольствовать о давней немецкорусской дружбе, начавшейся со времен Петра и Екатерины, о сотрудничестве в борьбе с английской плутократией.
Федоровский Е.П. Хроника операции Фауст, 1989
Из письма П. Л. Капицы Н. Бору от 20.10.1936 г.
Вряд ли кто-то хоть раз, побывав в Подмосковье, не отмечал пленительного очарования этих мест. Но даже на фоне признанных красот среднерусских ландшафтов выделяется местность, воспетая в «Подмосковных вечерах», – Николина гора. История здешних поселений восходит еще к звенигородскому князю Андрею Васильевичу, который первым почувствовал, что «сим местам суждено великое будущее окрестностей Первопрестольной». Вдоль крутого правого берега Москвы-реки при погосте, где собирали дань пеньки, воска и меда у тамошних жителей, начал он строительство монастыря святого Николы на Песку.
Пролетело тысячелетие, и там, где княжеские дружинники вылавливали беглых холопов и татей посреди большого соснового леса, возник дачно-строительный кооператив «РАНИС», что означало его принадлежность работникам Академии наук и искусств. Так с начала 20-х гг. прошлого века пошла уже иная история николиногорских природных ландшафтов. По этой земле шагал великий пролетарский писатель Алексей Максимович Горький, что-то приговаривая и хитро улыбаясь в густые усы. Здесь собирал свои гербарии президент Академии наук ботаник Владимир Леонтьевич Комаров, по вечерам о чем-то споря за чаем со знаменитым полярником и математиком Отто Юльевичем Шмидтом. Изредка к ним присоединялись известный биолог Владимир Александрович Энгельгардт и первый нарком здравоохранения Николай Александрович Семашко. А на веранде соседней дачи раскачивался в гамаке великий Василий Иванович Качалов, слушая музицирование несравненной Антонины Васильевны Неждановой.
А в начале 1980-х гг. среди самых легендарных личностей выделялась кряжистая фигура седовласого академика, ученика самого сэра Резерфорда Петра Леонидовича Капицы. Большой любитель древней науки – перипатетики, искусства размышлять на ходу, он часто прохаживался по осенним лесным просекам или, присев на пенек в летней тени лесной прохлады, о чем-то напряженно размышлял, забыв о давно потухшей трубке. Нобелевский лауреат, обладатель многочисленных премий и памятных медалей, герой и орденоносец, казалось, не чувствовал гнета прожитых лет и с живым интересом вглядывался в окружающую жизнь. Особенно любил академик читать на свежем воздухе крытой летней веранды, наполненной смолистыми запахами ближнего соснового бора. Даже в ненастье, с накинутым на плечи настоящим шотландским пледом (все личные вещи выписывались академиком прямо из Великобритании), ученый часами покачивался в плетеном кресле, перебирая рукописи или листая книги. Здесь, на этой веранде, бывали Лев Давидович Ландау, Нильс Бор и Джон Дуглас Кокрофт, здесь отмечались юбилеи запоздалого нобелевского лауреатства и не раз звучало приветствие, написанное студентами Московского физтеха:
Фейгин Олег — Лучи смерти. Из истории геофизического, пучкового, климатического и радиологического оружия
Шведские образы на картине связаны с самыми неприглядными пороками:
«На левой же стране неправда в образе женщины, весы, узду и правила математическая ногами попирающа, личину на персях висящую имущая, хоругов с знамением триех венцев держит. Другою же рукою вниз, идеж Нарва и Нева река показует.
Другое Убивство в образе женщины, на главе вместо шишака трупие главу имать, в правой руце мечь огненный, в другой же знамение воинское старинное, на нем же написано: елико угодно, свободно. Влеве наверху держит за ними воины со оружии. Тут же в нише Хищение во образе злообразныя птицы иже ар- пию древние нарицаху лице двы злообразныя имущия, кожею волчею одеянныя, крилы змиины, у руке ногты железныя, стегни волчая, голени же ко псов грифа имущыя, связует Нарву и Неву во образе дев, зелием водяным венчанных, водоносы имущих, в знамение пленения Ижерския земли. На стене рука пишет: ЕЛИКО ТВОРИШИ БЛАГОРАЗУМНО ТВОРИ И СМОТРИ ОКОНЧАНИЯ. В крузе над персоною симбол, написана бомба порох вся приемлющая, с надписанием: ПРИЕМЛЕТ СИ В ПОГИБЕЛЬ. На сземсе надписано: Похищенная неполезная. На самом верхнем клейме написахом: Прометеуса огонь от солнца потай богов в жезле крадуща с надписанием: В недраси собирает. В верхней фрамузе на фа- наре в клейме, сия стихи всея картины сея изяснителныя написахом: Зри, на кой образ сила свейская взираше, Егда же Ижерскую страну похищающе.
В нижних рамах тоеяжде картины написахом Какуса, иже пасущиася кравы Геркулеса покрал, но дабы следу не было, до его вертепа за ошибы сия втащил, и тако следы не в вертеп, но с вертепа идущих крав, явилися, с надписанием: ХИТРОЕ ХИЩЕНИЕ, НО ПРАВЕДНЫМ МУЖЕСТВОМ УХИЩРЕННО БУДЕТ Знаменает же Свейскую державу, яже под именем залога и поступнаго договора Ижерскую землю похищаше, и сии бы следы неправды своей погубляше».
Зато символика, связанная с Россией и Петром, носит исключительно высокий характер:
Филюшкин А.И. Закат северных крестоносцев Война коадъюторов и борьба за Прибалтику в 1550-е гг. 2015
7. В то время, когда Пакор все еще обдумывал со своими советниками план тайного нападения (открыто нельзя было, конечно, схватить такого хитрого и предусмотрительного человека), Ирод предупредил их, бежав ночью, незаметно для врагов, с близкими ему людьми по направлению к Идумее. Как только узнали об этом парфяне, они пустились за ним в погоню. Тогда Ирод отправил вперед свою мать, сестру, невесту{129} с ее матерью и самого младшего своего брата; сам же он, следуя за ними со своей дружиной, задерживал варваров, убивал многих из них при каждом столкновении и таким образом благополучно достиг крепости Масады.
8. Больше, чем парфяне, тревожили его, впрочем, на пути бегства иудеи, которые беспрестанно беспокоили его и на расстоянии 60 стадий от города дали ему даже довольно продолжительное сражение. На месте, где Ирод их победил и многих из них уничтожил, он в память этой победы основал впоследствии город, который украсил великолепными дворцами, укрепил сильным замком и назвал его по своему имени, Иродионом. Во время его тогдашнего бегства к нему каждый день стекалось много людей. Когда он прибыл в Орессу, в Идумею, к нему навстречу вышел его брат Иосиф и советовал ему освободиться от большой части [72] спутников, так как Масада не может вместить такое множество людей (их было свыше 9000). Ирод принял совет, отпустил тех, которые были ему больше в тягость, чем в помощь, в Идумею, снабдив их средствами для пути, и с оставленной при себе лучшей частью войска, самой отборной и преданной, благополучно прибыл в крепость. Здесь он для защиты женщин оставил 800 человек со всеми припасами на случай осады, а сам поспешно отправился в Петру, в Аравию.
9. Парфяне предались теперь в Иерусалиме грабежу; они вторгались в дома бежавших и в царский дворец, где пощадили лишь сокровища Гиркана, состоявшие, впрочем, только из трехсот талантов. В общем, они не нашли столь много, сколько рассчитывали, потому что Ирод, предвидев измену со стороны варваров, еще раньше препроводил свои наиболее ценные сокровища в Идумею; то же самое сделали и его приверженцы. По окончании грабежа в Иерусалиме парфяне зашли так далеко в своем высокомерии, что, не объявляя войны, враждебно прошли через всю страну, опустошили город Мариссу{130} и не только возвели Антигона на престол, но и передали в его руки для расправы с ними как военнопленников Фазаеля и Гиркана. Последнему, павшему перед ним на колени, Антигон сам откусил уши для того, чтобы он при каком-либо новом перевороте никогда болыпе не мог принять сан первосвященника, ибо только беспорочные (и в физическом отношении) могут занять этот пост.
Флавий И. Иудейская война
7. В то время, когда Пакор все еще обдумывал со своими советниками план тайного нападения (открыто нельзя было, конечно, схватить такого хитрого и предусмотрительного человека), Ирод предупредил их, бежав ночью, незаметно для врагов, с близкими ему людьми по направлению к Идумее. Как только узнали об этом парфяне, они пустились за ним в погоню. Тогда Ирод отправил вперед свою мать, сестру, невесту{129} с ее матерью и самого младшего своего брата; сам же он, следуя за ними со своей дружиной, задерживал варваров, убивал многих из них при каждом столкновении и таким образом благополучно достиг крепости Масады.
8. Больше, чем парфяне, тревожили его, впрочем, на пути бегства иудеи, которые беспрестанно беспокоили его и на расстоянии 60 стадий от города дали ему даже довольно продолжительное сражение. На месте, где Ирод их победил и многих из них уничтожил, он в память этой победы основал впоследствии город, который украсил великолепными дворцами, укрепил сильным замком и назвал его по своему имени, Иродионом. Во время его тогдашнего бегства к нему каждый день стекалось много людей. Когда он прибыл в Орессу, в Идумею, к нему навстречу вышел его брат Иосиф и советовал ему освободиться от большой части [72] спутников, так как Масада не может вместить такое множество людей (их было свыше 9000). Ирод принял совет, отпустил тех, которые были ему больше в тягость, чем в помощь, в Идумею, снабдив их средствами для пути, и с оставленной при себе лучшей частью войска, самой отборной и преданной, благополучно прибыл в крепость. Здесь он для защиты женщин оставил 800 человек со всеми припасами на случай осады, а сам поспешно отправился в Петру, в Аравию.
9. Парфяне предались теперь в Иерусалиме грабежу; они вторгались в дома бежавших и в царский дворец, где пощадили лишь сокровища Гиркана, состоявшие, впрочем, только из трехсот талантов. В общем, они не нашли столь много, сколько рассчитывали, потому что Ирод, предвидев измену со стороны варваров, еще раньше препроводил свои наиболее ценные сокровища в Идумею; то же самое сделали и его приверженцы. По окончании грабежа в Иерусалиме парфяне зашли так далеко в своем высокомерии, что, не объявляя войны, враждебно прошли через всю страну, опустошили город Мариссу{130} и не только возвели Антигона на престол, но и передали в его руки для расправы с ними как военнопленников Фазаеля и Гиркана. Последнему, павшему перед ним на колени, Антигон сам откусил уши для того, чтобы он при каком-либо новом перевороте никогда болыпе не мог принять сан первосвященника, ибо только беспорочные (и в физическом отношении) могут занять этот пост.
Флавий И. Иудейская война
Дядя Петр сговорился с ним с двух слов. Погрузили вещи в шлюпку, уселись поудобнее, и матрос взялся за весла.
В первый раз Вася садился в настоящую шлюпку. Она была просторна, от нее пахло смолой и краской. И над головой Васи возвышалась настоящая мачта. Васе не сиделось на месте. Он поглядел на парус, подвязанный к мачте, и сразу понял, что матрос взялся за весла только для того, чтобы выехать из затишья на ветер, и с нетерпением ждал того момента, когда старик распустит парус, наблюдая за всеми его движениями.
– В корпус? – спросил матрос, ласково поглядывая на Васю изпод своих седых нависших бровей.
– В корпус, – подтвердил Вася.
– Сейчас видать, – продолжал старик. – Сколько я перетаскал туда вашего брата – и не сосчитать!
– А ты служил на корабле? – спросил Вася.
– Служил, – отвечал матрос. – Двадцать лет на «Победославе». Бомбардиром был. Ну, держись, барчук, выходим на ветер!
Вася замер. Перед взором его открылось море – настоящее море, о котором он столько думал и которое видел так близко впервые, темносапфировое Балтийское море. Ветер гнал над ним обрывки туч. И тени скользили по поверхности, и от этого море казалось пестрым.
Вася встал во весь рост в шлюпке и глядел вперед на волны с белыми разлетающимися в брызги гребнями. Шум постепенно приближался и нарастал.
И Васе казалось, что этот неумолкаемый шум звучит в его собственном сердце.
Так вот она, стихия, с которой он должен дружить и с которой он должен всю жизнь бороться, которую он должен научиться побеждать, которую он уже любит!
А старый матрос весело поглядывал на него своими выцветшими бледноголубыми глазками и, как бы отвечая на его мысли, хитро подмигнув, сказал:
– Нукося, ваше высокоблагородие, помогай мне ставить парус.
Вася бросился развязывать парус, но лишь чуть коснулся его, тот сам вырвался из его рук, раскрылся и, приняв форму птичьего крыла, наполнился ветром. Шлюпка накренилась на правый борт, быстро побежала в перерез волн и вынеслась на морской простор.
Фраерман Р. И. Зайкин П. Д. Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца Ил. Е. Бургункер. — Москва; Мол. гвардия, 1950
— Ну, как в Астрахани? Оберегаются?
Шаги затихли: дозорщик потайно слушал, о чем говорят русские.
— Хвала богу, на Руси хорошо! — спокойно, басовитым голосом ответил келарь. — Не сегодня, так завтра ждут на Астрахани князя Петра Серебряного с дружиной.
Мальцев подмигнул, сжал крепко руку Арсения и вяло сказал:
— Ой, сомнительно что-то! Неужто будет?
— Уже гонец был. Идет с князем тридцать тысяч судовой рати, а полем государь отпустил воеводу Ивана Дмитриевича Бельского, а с ним сто тысяч воинов сюда торопятся…
Инка Игумнов разинул от изумления рот. «И чего врет отец келарь? Негоже монаху так!» Однако и его Мальцев осторожно толкнул в бок: «Молчи, молчи!»
Монах сладко продолжал:
— Видно, господь бог помиловал нас за молитвы. Слыхано, что и ногаи с нами будут, ждут только часа!
— Ой, и это хорошо! — радостно сказал Семен. — А как кизылбашский шах, что он думает?
— О, братец, пресветлый шах прислал к царю нашему послов бить челом: турского де хункера люди мимо Астрахани дороги ко мне ищут, и ты бы, великий царь, сильной рукой помочь учинил нам на турского салтана.
— И что на это царь Иван Васильевич?
— Ведомо мне, сыне, до тонкости ведомо, из патриаршего двора писали игумену. Царь наш пожаловал кизылбашского шаха, послал к нему посла своего Олексея Хозникова, а с ним сто пушек да пятьсот пищалей. А всего и не расскажешь…
— Ой, братец, повеселил ты мою душу… Ой, как повеселил…
Тишина лежала над Волгой, в стане все спали, догорали костры. Мальцев обнял келаря и шепнул:
— Дай, отче, облобызать тебя. Понял ты мою горестную думку…
Тем временем преданный спаг докладывал Касим-паше:
— Ждут русские рать великую. Идет она на помощь Астрахани! Слышал я сам, как шептались!
— Русские на выдумки хитры! Прочь с моих глаз! — рассердился Касим-паша. Спаг низко поклонился и, пятясь вышел из шатра.
Фёдоров Е.А. Ермак
— Куда, чада, собрались? В кружало надо бы…
Гул повис над площадью. Ермаку все внове, занимательно. Он тронул Полетая за локоть и спросил:
— А попик откуда брался? Не ладаном, а хмельным от него несет.
— Попик наш. Беглый из Рассеи. Обличен он в любовном воровстве, чужую попадью с пути-дороги сбил, за то и осудили в монастырь. А сей блудодей соскучился и в бега… Так до нас и добрел… А нам — что поп, что дьякон, одна бадья дегтю…
На крылечке показался атаман Бзыга в бархатном полукафтане, на боку кривая сабелька. Глаза, хитрые, быстрые, обежали толпу.
— Тихо, атаман будет слово молвить! — прокричал кто-то зычно, и сразу все смолкло.
Атаман с булавой в руке прошел на середину круга, за ним важно выступали есаулы. Бзыга низко поклонился казацкому братству, перекрестился, а за ним степенно поклонились есаулы, сначала самому атаману, а потом народу.
— О чем, казаки-молодцы, задумали? Аль в поход идти, аль дело какое приспело? — густой октавой спросил атаман.
— За зипунами дозволь нам отбыть! Соскучили мы и оскудели.
— Кто просит? — деловито спросил атаман.
— Полусотня, — смело выступил вперед Полетай.
— Что, казаки, пустим молодцов? Любо ли вам потревожить татаришек?
— Любо, ой любо! — в один голос отозвались на площади.
— Быть поиску! — рассудил атаман. — А еще что?
Петро вытолкнул вперед Ермака. Смутившийся, неловкий, переваливаясь, он вошел в круг. Атаман внимательно взглянул на прибылого и окрикнул:
— Что скажешь, рассейский?
— Кланяюсь тихому Дону и доброму товариству, примите в лыцарство! — Ермак низко поклонился казачьему кругу. Стоял он среди вольных людей крепышом, немного сбычив голову. На нем камчатная красная рубаха и широкие татарские шаровары, сапоги сафьяновые, а на поясе сабелька. Взглянув на нее атаман, признал булатную:
Фёдоров Е.А. Ермак
— Ну, как в Астрахани? Оберегаются?
Шаги затихли: дозорщик потайно слушал, о чем говорят русские.
— Хвала богу, на Руси хорошо! — спокойно, басовитым голосом ответил келарь. — Не сегодня, так завтра ждут на Астрахани князя Петра Серебряного с дружиной.
Мальцев подмигнул, сжал крепко руку Арсения и вяло сказал:
— Ой, сомнительно что-то! Неужто будет?
— Уже гонец был. Идет с князем тридцать тысяч судовой рати, а полем государь отпустил воеводу Ивана Дмитриевича Бельского, а с ним сто тысяч воинов сюда торопятся…
Инка Игумнов разинул от изумления рот. «И чего врет отец келарь? Негоже монаху так!» Однако и его Мальцев осторожно толкнул в бок: «Молчи, молчи!»
Монах сладко продолжал:
— Видно, господь бог помиловал нас за молитвы. Слыхано, что и ногаи с нами будут, ждут только часа!
— Ой, и это хорошо! — радостно сказал Семен. — А как кизылбашский шах, что он думает?
— О, братец, пресветлый шах прислал к царю нашему послов бить челом: турского де хункера люди мимо Астрахани дороги ко мне ищут, и ты бы, великий царь, сильной рукой помочь учинил нам на турского салтана.
— И что на это царь Иван Васильевич?
— Ведомо мне, сыне, до тонкости ведомо, из патриаршего двора писали игумену. Царь наш пожаловал кизылбашского шаха, послал к нему посла своего Олексея Хозникова, а с ним сто пушек да пятьсот пищалей. А всего и не расскажешь…
— Ой, братец, повеселил ты мою душу… Ой, как повеселил…
Тишина лежала над Волгой, в стане все спали, догорали костры. Мальцев обнял келаря и шепнул:
— Дай, отче, облобызать тебя. Понял ты мою горестную думку…
Тем временем преданный спаг докладывал Касим-паше:
— Ждут русские рать великую. Идет она на помощь Астрахани! Слышал я сам, как шептались!
— Русские на выдумки хитры! Прочь с моих глаз! — рассердился Касим-паша. Спаг низко поклонился и, пятясь вышел из шатра.
Фёдоров Е.А. Ермак
Едва достигли Красного Села, едва отдышались, начались малые маневры в присутствии самого императора, великого князя Михаила и десятка двух иностранных генералов. Русская гвардия демонстрировала непобедимую мощь свою. Военный атташе Франции, еле сдерживая сардоническую улыбочку, переглядывался с военным атташе Великобритании, а это не укрылось от взгляда Николая Павловича, но только подзадорило его, он взял команду на себя; величественный голос его императорского величества трубил приказания, гвардейцы воодушевлялись такою честью и одолевали рвы, барьеры, перестраивали ряды с каким-то особым восторгом. А на иностранных генералов смотрели с победоносным превосходством. Каждому ясно было как день: пусть только сунутся, мы им покажем!
Они и сунутся через десять лет. А что мы им покажем? Ох и отольются царю-батюшке слезки выдрессированных за мордобойные зимы образцовых гвардейских солдатиков с их начищенными до сияния и полной невозможности попасть в цель ружьями!
Но то будет через десять лет, а сейчас гвардия во всей красе и блеске! Радуется царский глаз, бьются восторженные сердца гусар, драгун, егерей. Великий государь великой державы! Николай [53] и примеривал к себе этот титул, что ждет его после смерти: Николай Великий, как Петр и Екатерина. А что иные окрестили его Палкиным, так что ж, пусть их. Боятся — значит, любят.
Нет, ваше величество. Боятся — значит, обманывают. Вы не заметили, что кирасирский ротмистр Лазарев, чтоб показать вам высочайшего класса выездку чужого эскадрона, чтоб вы его не узнали в лицо, обрил усы и бакенбарды? А ординарцем того же эскадрона вместо поручика Сосновского отъездил Федоров 1-й? А если когда-нибудь потом откроется обман, вас ведь только развеселит такая находчивость хитрого полкового командира.
А вообще маневры в тот год прошли блистательно. Гродненский полк, не прибегая на сей раз к обману (а это еще предстоит, и тот же Лорис-Меликов заменит собою на параде в будущем году неудачника Приклонского), заслужил особое благоволение императора, что и было объявлено в приказе по гвардейскому корпусу.
Холмогорова Е. С., Холмогоров М. К. Вице-император
Едва достигли Красного Села, едва отдышались, начались малые маневры в присутствии самого императора, великого князя Михаила и десятка двух иностранных генералов. Русская гвардия демонстрировала непобедимую мощь свою. Военный атташе Франции, еле сдерживая сардоническую улыбочку, переглядывался с военным атташе Великобритании, а это не укрылось от взгляда Николая Павловича, но только подзадорило его, он взял команду на себя; величественный голос его императорского величества трубил приказания, гвардейцы воодушевлялись такою честью и одолевали рвы, барьеры, перестраивали ряды с каким-то особым восторгом. А на иностранных генералов смотрели с победоносным превосходством. Каждому ясно было как день: пусть только сунутся, мы им покажем!
Они и сунутся через десять лет. А что мы им покажем? Ох и отольются царю-батюшке слезки выдрессированных за мордобойные зимы образцовых гвардейских солдатиков с их начищенными до сияния и полной невозможности попасть в цель ружьями!
Но то будет через десять лет, а сейчас гвардия во всей красе и блеске! Радуется царский глаз, бьются восторженные сердца гусар, драгун, егерей. Великий государь великой державы! Николай [53] и примеривал к себе этот титул, что ждет его после смерти: Николай Великий, как Петр и Екатерина. А что иные окрестили его Палкиным, так что ж, пусть их. Боятся — значит, любят.
Нет, ваше величество. Боятся — значит, обманывают. Вы не заметили, что кирасирский ротмистр Лазарев, чтоб показать вам высочайшего класса выездку чужого эскадрона, чтоб вы его не узнали в лицо, обрил усы и бакенбарды? А ординарцем того же эскадрона вместо поручика Сосновского отъездил Федоров 1-й? А если когда-нибудь потом откроется обман, вас ведь только развеселит такая находчивость хитрого полкового командира.
А вообще маневры в тот год прошли блистательно. Гродненский полк, не прибегая на сей раз к обману (а это еще предстоит, и тот же Лорис-Меликов заменит собою на параде в будущем году неудачника Приклонского), заслужил особое благоволение императора, что и было объявлено в приказе по гвардейскому корпусу.
Холмогорова Е. С., Холмогоров М. К. Вице-император
ЦК — Центральный комитет ЦПКиО — Центральный парк культуры и отдыха
ЦУ Флота — Центральное управление Флота
ч — час
ширпотреб — товары широкого потребления
штабриг — штаб бригады
штадив — штаб дивизии
штакор — штаб корпуса
штарм — штаб армии
ЭКО — экономический отдел
СОТРУДНИКИ ОСОБЫХ ОТДЕЛОВ НКВД В ЗИМНЕЙ ВОЙНЕ
Базилевич А.В.
Бе лянов А.М.
Бобылев А.П.
Бородулин Н.Ф.
Бутенко М.П.
Быстров А.С.
Черник С.А.
Вургафт А.А.
Горюнов Н.Г.
Илюшин-Эльдман И.И.
Казакевич В.М.
Колдаев М.М.
Лавнеев М.Д.
Марков Д.И.
Московский Н.А
Мукосеев Д.С.
'-
Ныхриков А.Н.
Орешенков М.В.
Павлов К.Ф.
Петров И.А.
Раймаников В.И.
Степанцев К.Г.
Стовбунекий Я.И.
Фролов А.Ф.
Хитров В.Н.
командный состав
КРАСНОЙ АРМИИ В ЗИМНЕЙ ВОЙНЕ
Акимов С.Д.
Батов П.И.
Белецкий Е.М.
Бондарев А.Л.
Броуд Я.И.
Галицкий К.Н.
Говоров Л.А.
Голованов А.Е.
Гореленко Ф.Д.
Горюнов С.К.
Гречкин А.А.
Гусев Д.Н.
Далматов В.Н.
Данилов А.И.
Дапіичев И.Ф.
Духанов М.П.Ермаков А.Н.Журавлев Е.П.
Иванов П.А.
Козлов П.М.
Коротеев К.А.
Котов Г.П.
Кравченко А.Г.
Красовский С.А.
Крюков Ф.Я.
Кузнецов А.М.
Кулик Г.И.
Курдюмов В.Н.
Курочкин П.А.
Лелюшенко Д.Д.
Марцинкевич В.Н.
Мерецков К.А.
Москаленко К.С.
Никишин Н.Н.
Николаев И.Ф.
Новиков В.В.
Христофоров Василий — Зимняя война 1939-1940 гг
Кто явился центром консолидации оппозиционных отцу сил, сказать нелегко, и это несмотря на то, что многие участники событий тех лет оставили свои воспоминания. Одни, впоследствии обиженные Брежневым, смазывают, преуменьшают свою роль в сравнении с реалиями 1964 года. Другие, прежде всего Шелепин и Семичастный, строят глухую оборону перед историей. И тем не менее можно попытаться воспроизвести расстановку сил. Старики, в первую очередь выходцы с Украины, на роль лидера прочили Брежнева, но с известными оговорками. Вот как о зарождении сговора вспоминает Виктор Васильевич Гришин: «Это было рискованное дело, связанное с возможными тяжелыми последствиями в случае неудачи. Идейным, если можно так выразиться, вдохновителем этого дела являлся Подгорный… Практическую работу по подготовке отставки Хрущева вел Брежнев…»*
«Молодежь», недавние комсомольцы, не сомневались, что будущее принадлежит им. Когда настанет пора действовать, инициативу перехватит Шелепин. Брежнева же они считали в какой-то степени подставной фигурой.
Нужно было выявить настроение членов ЦК, секретарей обкомов, руководства армии. В памяти свеж был урок 1957 года, когда Пленум ЦК встал на сторону потерпевшего, казалось, окончательное поражение Хрущева. Процесс предстоял кропотливый, таивший немалую опасность в случае провала плана.
«Брежнев лично переговорил с каждым членом и кандидатом в члены Президиума ЦК», — вспоминает Гришин**. Ему вторит бывший Секретарь ЦК Компартии Украины Петр Ефимович Шелест: «Главным интриганом и карьеристом выступал Брежнев. Нельзя сказать, чтобы он сам это делал, но хитро привлек разными посулами на свою сторону немало руководящих работников. Но мотив был один: сместить Хрущева, которого он смертельно боялся и перед которым подобострастно заискивал».***
Когда же конкретно началась подготовка к смещению отца?
Бывший Председатель КГБ Владимир Ефимович Семичастный в беседе с одним из журналистов сказал, что подготовка к снятию Хрущева началась месяцев за восемь до отставки. Ему, как он заявил, это стало известно с самого начала, поскольку без него этого никто не начал бы.
Хрущёв С.Н. Хрущёв
Кто явился центром консолидации оппозиционных отцу сил, сказать нелегко, и это несмотря на то, что многие участники событий тех лет оставили свои воспоминания. Одни, впоследствии обиженные Брежневым, смазывают, преуменьшают свою роль в сравнении с реалиями 1964 года. Другие, прежде всего Шелепин и Семичастный, строят глухую оборону перед историей. И тем не менее можно попытаться воспроизвести расстановку сил. Старики, в первую очередь выходцы с Украины, на роль лидера прочили Брежнева, но с известными оговорками. Вот как о зарождении сговора вспоминает Виктор Васильевич Гришин: «Это было рискованное дело, связанное с возможными тяжелыми последствиями в случае неудачи. Идейным, если можно так выразиться, вдохновителем этого дела являлся Подгорный… Практическую работу по подготовке отставки Хрущева вел Брежнев…»*
«Молодежь», недавние комсомольцы, не сомневались, что будущее принадлежит им. Когда настанет пора действовать, инициативу перехватит Шелепин. Брежнева же они считали в какой-то степени подставной фигурой.
Нужно было выявить настроение членов ЦК, секретарей обкомов, руководства армии. В памяти свеж был урок 1957 года, когда Пленум ЦК встал на сторону потерпевшего, казалось, окончательное поражение Хрущева. Процесс предстоял кропотливый, таивший немалую опасность в случае провала плана.
«Брежнев лично переговорил с каждым членом и кандидатом в члены Президиума ЦК», — вспоминает Гришин**. Ему вторит бывший Секретарь ЦК Компартии Украины Петр Ефимович Шелест: «Главным интриганом и карьеристом выступал Брежнев. Нельзя сказать, чтобы он сам это делал, но хитро привлек разными посулами на свою сторону немало руководящих работников. Но мотив был один: сместить Хрущева, которого он смертельно боялся и перед которым подобострастно заискивал».***
Когда же конкретно началась подготовка к смещению отца?
Бывший Председатель КГБ Владимир Ефимович Семичастный в беседе с одним из журналистов сказал, что подготовка к снятию Хрущева началась месяцев за восемь до отставки. Ему, как он заявил, это стало известно с самого начала, поскольку без него этого никто не начал бы.
Хрущёв С.Н. Хрущёв
Возвращение в Москву. В конце лета 1943 г. было принято постановление о возобновлении серийного производства Ту-2 в Москве на заводе N 23, восстановленном в Филях на бывшей территории завода № 22, строившем до войны АНТ -6 и АНТ -40. Поэтому КБ Туполева переводилось в Москву. Всех членов семей ведущих работников КБ также «брали с собой».
Приехав в конце сентября в Москву, я начал работать в КБ в технологической бригаде Ивана Михайловича Косткина. Тихого, спокойно-
го, бывшего «самурая>->. Я сразу проникся к нему очень большим уважением за знания и здравый смысл суждений.
Одновременно я оформился на третий курс МАИ и совмещал работу с дневной учебой. Практически сразу я был командирован на завод N2 23, где работал под руководством Василия Ивановича Сипри- кова по тем же вопросам стыковки. Директором завода N2 23 тогда был Исаак Борисович Иосилович - талантливый организатор, хитрый, энергичный, быстро находивший решения, удовлетворявшие начальство. Главным инженером стал после освобождения в 1943 г. Александр Сергеевич Иванов. Однажды, когда он замещал отсутствующего И. Б. Иосиловича, на завод утром приехал заместитель министра авиационной промышленности Петр Васильевич Дементьев, который участвовал в утреннем оперативном совещании. Александр Сергеевич потом рассказывал, что, когда оперативка кончилась, и они остались вдвоем, Дементьев сказал: «Ты неправильно делаешь- решаешь с каждым начальником цеха его трудности. Надо каждого вызывать отдельно и ругать за недостатки и разгильдяйство без конкретного указания, за что ругаешь. Он сам знает, что у него плохо, и будет исправлять не то, на что ты укажешь, а все, что плохо>->.
Начало работы аэродинамиком. Пользы от моих вечерних посещений Филей было мало, и В. И. Сиприков с И. М. Косткиным отпустили меня весной 1944 г. к Александру Эммануиловичу Стерлину в бригаду аэродинамики, где я мог работать «пунктиром>->, выбирая для посещения МАИ самые нужные лекции и практические занятия.
Черемухин Г.А. Дальше. Выше. Быстрее воспоминания о работе в авиапромышленности, о технике и ее создателях, 2011
Виктору Георгиевичу еще с курсантских лет запомнился рассказ инструктора, летчика-фронтовика. Во время войны был у него друг, настоящий ас. Четырнадцать фашистских самолетов сбил. А за пятнадцать уже представляли к званию Героя. И вот в очередном полете, желая во что бы то ни стало добиться пятнадцатой победы. он допустил оплошность и самого чуть не сбили.
Этот рассказ на всю жизнь врезался в память Виктору Георгиевичу. Действительно, чего стоит человек, если ему нет дела до других, если он равнодушен к интересам коллектива. А среди молодых офицеров были и такие. Особенно отличались индивидуализмом те два лейтенанта, которые бросились в глаза подполковнику при первой [166] встрече: коренастый крепыш с цепким взглядом и худощавый шутник, любитель модного стиля. Сослуживцы называли их просто — Валерой и Петей. Но не такими простыми они были на самом деле, как казались. Валерий неплохо разбирался в теории, быстро схватывал и летную практику, однако свои знания от товарищей держал подальше. Внешностью и своими поступками он напоминал хитрого мужичка, умеющего все видеть и слышать, все брать от других и ничего не давать взамен. Как-то товарищ попросил у него конспект.
— Надо не спать на лекциях, а записывать, — отрубил Валерий.
В другой раз к нему обратились с просьбой одолжить денег.
— Я не больше вас получаю, — последовал короткий ответ.
Логика у него железная, и Виктор Георгиевич ломал, голову, как к нему подступиться, как приобщить его к коллективу.
Не менее тонкого подхода требовал и Петр. По характеру своему он был прямой противоположностью Валерия. Любил поболтать с приятелями, шутил, подтрунивал , над ними. С первого взгляда он казался этаким рубахой-парнем. А в сущности был таким же, как и Валерий — холодно-расчетливым, безразличным к судьбе товарищей. Учебные будни молодых летчиков были насыщены до предела — надо было быстрее ввести их в строй, — и Виктор Георгиевич на воспитательную работу выкраивал лишь минуты: рассказывал им что-то интересное и поучительное во время перерывов, приходил на самостоятельную подготовку и просил наиболее разбирающегося в вопросах теории офицера разъяснить суть того или иного трудного вопроса.
Черных И. В. Ночные бомбардировщики
Виктору Георгиевичу еще с курсантских лет запомнился рассказ инструктора, летчика-фронтовика. Во время войны был у него друг, настоящий ас. Четырнадцать фашистских самолетов сбил. А за пятнадцать уже представляли к званию Героя. И вот в очередном полете, желая во что бы то ни стало добиться пятнадцатой победы. он допустил оплошность и самого чуть не сбили.
Этот рассказ на всю жизнь врезался в память Виктору Георгиевичу. Действительно, чего стоит человек, если ему нет дела до других, если он равнодушен к интересам коллектива. А среди молодых офицеров были и такие. Особенно отличались индивидуализмом те два лейтенанта, которые бросились в глаза подполковнику при первой [166] встрече: коренастый крепыш с цепким взглядом и худощавый шутник, любитель модного стиля. Сослуживцы называли их просто — Валерой и Петей. Но не такими простыми они были на самом деле, как казались. Валерий неплохо разбирался в теории, быстро схватывал и летную практику, однако свои знания от товарищей держал подальше. Внешностью и своими поступками он напоминал хитрого мужичка, умеющего все видеть и слышать, все брать от других и ничего не давать взамен. Как-то товарищ попросил у него конспект.
— Надо не спать на лекциях, а записывать, — отрубил Валерий.
В другой раз к нему обратились с просьбой одолжить денег.
— Я не больше вас получаю, — последовал короткий ответ.
Логика у него железная, и Виктор Георгиевич ломал, голову, как к нему подступиться, как приобщить его к коллективу.
Не менее тонкого подхода требовал и Петр. По характеру своему он был прямой противоположностью Валерия. Любил поболтать с приятелями, шутил, подтрунивал , над ними. С первого взгляда он казался этаким рубахой-парнем. А в сущности был таким же, как и Валерий — холодно-расчетливым, безразличным к судьбе товарищей. Учебные будни молодых летчиков были насыщены до предела — надо было быстрее ввести их в строй, — и Виктор Георгиевич на воспитательную работу выкраивал лишь минуты: рассказывал им что-то интересное и поучительное во время перерывов, приходил на самостоятельную подготовку и просил наиболее разбирающегося в вопросах теории офицера разъяснить суть того или иного трудного вопроса.
Черных И. В. Ночные бомбардировщики
«— Ишо пошлем в Запороги — к Ивану Серику. Туда с письмом надо, пускай на кругу вычтут, всем.
— Тада уж и к Петру Дорошенке…
— К Дорошенке? Подумать надо… Хитрый он, крутится, как уж на огне… Посмотрим, у меня на его надежи нет. Еслив надо свою выгоду справить — справит, не задумается. Серко, тот надежный…»
Атаман запорожцев Иван Сирко, как мы уже отмечали, был совсем ненадежный: свои политические взгляды менял как перчатки. Из Кагальника Разин послал большую станицу к Сирко, другую к Дорошенко, принимали донцов знатно, но толкового ответа не дали. Почему? Во-первых, как уже много раз говорилось, они там все насмерть грызлись меж собой. Во-вторых, держава «от Буга до Яика» им, возможно, вовсе не была нужна и они бы вполне удовольствовались автономной украинской казачьей республикой в ее тогдашних границах. Могли подозревать Разина в двойной игре. Могли опасаться его авторитета, ревновать. Всё могло быть. Люди от них приходить продолжали, толковые, отлично экипированные, но — в частном порядке.
Что же делать? Наживин: «Отведавши богатства, славы, власти, он не мог уже сидеть спокойно в каком-то там поганом и смешном Кагальнике». Злобин продолжает гнуть свое: надо сперва расправиться с промосковской партией в Черкас- ске, самому стать атаманом Войска Донского и уже с этого начинать большую политическую карьеру. Но как бы разумно это ни выглядело, Разин на такой шаг не отваживался. У Шукшина тут все просто:
«Степан поднялся на бугре. Помолчал… Оглядел всех.
— Дума моя: пора нам повидаться с бояры! — сказал он крепко и просто. Помолчал, оглядел всех и еще сказал: — А?
— Любо!! — ухнул круг. Ждали этого.
— Постоять бы нам теперь всем и изменников на Руси повывесть, и черным людям дать волю!»
Но пока нет подтверждений, что он о таком думал. А слухи распространялись самые разные: то ли он идет Азов завоевывать, то ли волжские города грабить, то ли вообще на Москву двинется. Мог ли он рассчитывать создать собственное государство без помощи Украины? А бывали ли вообще в истории подобные случаи? Учредить на какой-то отдельной территории республику путем приведшего к успеху мятежа?
Чертанов М. Степан Разин Максим Чертанов. — М.; Молодая гвардия, 2016.
— С большим удовольствием! — откликнулся Петр. Кате нравился этот боец.
— Не бойтесь, не пожалуюсь, можете спать спокойно,— смеясь, пообещала она.
Вечером, после митинга, посвященного предстоящим боям, Марин и Вицев возвращались вместе.
— Славный у нас народ,— говорил Вицев, вспоминая выступления бойцов.— Знаю, драться будут как следует.
— В этом я никогда не сомневался,— отозвался Марин.— Думаю о новичках.
— А именно?
— Мы еще не знаем этих людей, а встретиться с врагом придется, может быть, уже завтра. Все наши кадровые — закаленные, на них можно смело положиться. Ведь, в сущности, на границе и в мирное время — война. А вот вновь прибывшие, я боюсь, не знают нашей службы…
— Научим! Ты хорошо сказал: на границе всегда война. На эту тему я прежде всего и побеседую с новенькими, расскажу о боевой жизни пограничников. Помнишь случай, когда Топпоев задержал крупного шпиона? Еще во время преследования погиб его товарищ. Забыл тебе от Топпоева привет передать, заезжал он с попутной машиной. Прощаясь, сказал: «Хоть и хромой, а дома отсиживаться не буду».
— Хороший он и очень смелый. Я ведь к ордену его представлял.
Подвиг Андрея Топпоева был хорошо известен всем кадровым пограничникам даже на других заставах. Вместе со своим другом Акимовым и пограничником Бречко Топпоев обнаружил след, идущий от границы в наш тыл. Послав Бречко с донесением на заставу, они вдвоем начали преследовать неизвестного. Враг оказался хитрым, опытным, отыскивать его следы было трудно и утомительно. Настигнуть его удалось лишь за много километров от заставы. Хотя появление пограничников и было неожиданным для врага, все же он успел укрыться за камнями, открыть огонь. В схватке с нарушителем погиб Акимов. Два раза представлялся Топпоеву случай убить нарушителя, отомстить за смерть товарища, но он знал,— врага надо взять живым. В конце концов Топпоев перехитрил его. Топпоев чуть приподнял над своим прикрытием фуражку и, когда нарушитель выстрелил, застонал, отбросил фуражку в сторону, прекратил стрельбу. Медленно отполз Андрей от своего укрытия, спрятался в высокой траве. Прошел час. Топпоев не сводил глаз с врага, ждал терн ел и во; мошкара облепила лицо и руки, зуд от ее укусов становился невыносимым, и все же Андрей лежал неподвижно. Скоро должны были подойти товарищи с заставы, и, если диверсант или шпион (а это был, как потом выяснилось, крупный шпион) сам не покинет своего убежища, все равно не уйдет. Наконец, над камнями показалось кепи, потом и голова нарушителя. Некоторое время он внимательно вглядывался, затем осторожно пополз, держа в руке пистолет.
Чехов В. Г. На правом фланге; Роман. — 2-е изд. — Петрозаводск; Госиздат Карел. АССР, 1956.
Шота Иванович говорит о Троцком — много, долго, как водопад. Потом перешел к Петру Первому — столько полезного сделал для России, которая до него была отброшена от Запада.
— Но много немцев напустил в Россию, — говорит Молотов.
Я давно заметил, что при всем своем интернационализме Вячеслав Михайлович невероятно болеет за все русское, считая, что мы должны сами, своими силами превзойти мир.
— Вы Иловайского читаете? — спрашивает он и тут же добавляет: — Реакционный историк.
— Но лучше читать такие книги, — возражает Шота Иванович, — чем смотреть всякую ерунду по телевизору.
— А мы смотрим, — подмигивает мне Молотов.
— Симонова смотрели? — спрашиваю. [86]
— Смотрел не все. Покрасовался он, показал себя, — говорит Молотов.
— Сказал, что он ничего не изменяет — как было в войну написано, так и оставляет. А сам везде заменил слово «немец» на «фашист».
— Верно? — спрашивает Молотов. — О, это хитрый очень!
Шота Иванович произносит тост за Молотова:
— Вы такую жизнь прожили!
— Что значит — прожил? Вы что, меня уже хоронить собрались?
Читаю вслух статью в «Правде» «Об упорядочении цен»:
— Меня возмущает формулировка: «Цены несколько повышены». Это «несколько» — в два раза. И на детскую одежду.
— Это позор! — говорит Молотов. Показываю ему отрывок из мемуаров Де Голля. Молотов все это читал.
— Он мне прислал свои мемуары на французском, — говорит Молотов.
Для Де Голля, конечно, не имело значения то, что Молотов уже не в Кремле, исключен из партии… Молотов есть Молотов.
Для Де Голля не имело значения и то, что у нас антисталинская кампании. Президент Франции, приехав в Москву, возложил венок на могилу Сталина. Представляю, как чувствовали себя наши стоящие рядом лидеры, когда высокий, прямой, негнущийся Де Голль стоял на Красной площади у могилы Сталина, держа руку под козырек…
Чуев Ф.И. Полудержавный властелин, 2000
— Сейчас некоторые писатели говорят о том, что Горький нанес большой вред своими словами: «Если враг не сдается, его уничтожают».
— Безусловно, правильно сказал.
24.08.1971
«А я умею бороться…»
Я говорю о том, как Хрущев сказал писателям: «Что-то среди вас не видно Льва Толстого!» — «Да и среди вас что-то Ленина не видать», — ответил Шолохов.
— Жаль, что в речах своих Шолохов мелочи всякие говорит, — сказал Молотов.
— Он рассказывал: «Хрущев очень хотел, чтоб я о нем написал. А я хитрый старик!»
— Он был осторожным, — заметил Молотов.
— Гуляю я в лесу, — говорит Молотов. — Идет навстречу Михалков. Подошел, значит, рас-расцеловались, я был в пенсне, а он в очках. Он тут же в рифму: «Це-целованье старичков — чоканье очков!» Так и чокнулись.
08.03.1974
— Вячеслав Михайлович, напишите хоть двадцать страниц мемуаров! — говорит Шота Иванович.
— А двадцать пять уже нельзя?
— Я вашими словами хочу сказать: пройдут сто — двести лет, поднимут документы, история — великий судья, она никому пощады не даст. Это вы сказали?
— По-моему, это товарищ Петров сказал. Все так говорят! — шутит Молотов. — Вот пишут, что Ленин [608] говорил: факты — упрямая вещь. А это английская поговорка.
— Почему же противоположную литературу народ читает? Мы хотим бороться с этим, — продолжает Шота Иванович.
— А я умею бороться.
:
— Если через сто — двести лет слова Молотова будут…
— А зачем?
13.06.1974
В гостях у Стаднюка
Сегодня, как было условлено, в одиннадцать часов я подъехал к гостинице «Москва», увидел Евгения Джугашвили и Шоту Ивановича. Они добыли черную «Волгу», и мы на двух машинах двинули в Ильинское. В двенадцать часов мы уже ехали оттуда с Молотовым по Подуш-кинскому шоссе в Переделкино на дачу к Ивану Стадню-ку. Там собрались Михаил Алексеев, Анатолий Иванов, Леонид Леонов, Владимир Фирсов.
Чуев Ф.И. Полудержавный властелин, 2000
Со Стечкиным ездили по Оке, Сосне, спиннингом ловили. Лодка у Курчевского дюралевая, с плоским дном и опускающимся килем, каютка в ней имелась. Уток и рыбы в те времена еще полно было. На Пере-славском озере ловили знаменитую селедку, что еще при Петре Великом туда запущена была. Сейчас разве что на правительственном уровне ее можно откушать устами лучших представителей нашего народа. Чем хитрее снасть, тем меньше рыбы. Как-то, еще в двадцатые годы, заехали в одну деревеньку поохотиться, зашли к знакомому крестьянину, а он стелет на стол клеенку с портретом Троцкого. [69]
— Герасим, ты сегодня Марусе хорошую кочку дай! — говорит Курчевский хозяину, садясь за стол.
— Есть хорошая, — отвечает Герасим. — Однако я ее для Льва Давыдыча Троцкого припас. Он обещал приехать.
— На охоте все равны, и никаких Троцких! — сказал Курчевский.
И все ж Герасим отвез Марию Федоровну не на ту кочку:
— Только не говори Васильичу!
А она подстрелила на этой худшей кочке тринадцать уток, Троцкий же на своей, лучшей, только семь. И сидел за столом насупленный, мрачный, явно недовольный компанией. В довершение всего, когда поехали в Москву, Курчевский говорит Стечкину:
— Погоди, я его хоть запылю как следует, за то, что он меня в Соловки упек! — И рванул впереди Троцкого на мотоцикле, только пыль столбом!
К Герасиму ездили часто. Как-то после охоты оставили недоеденную банку шпрот. Входят в избу Косиор и Крыленко — тоже здесь охотились. Бросились к банке — два дня голодные сидели. Деревню эту как раз раскулачивали, есть в ней было нечего, да и не смели большие начальники просить есть, бабы с жалобами замучили бы. Потому приезжали ночью, а утром потихоньку исчезали…
Курчевский возвращался с охоты не только с трофеями — иной раз приведет собаку бродячую или кошка у него на плече сидит. Однако любовь к животным не убивала охотничьей и инженерной страсти. Застреленного зайца обязательно распотрошит, посмотрит, какая убойность. Винтовка у Курчевского маленькая, самодельная, из других ружей не стрелял. А таких, как у себя, сделал несколько штук и подарил членам правительства.
Чуев Ф.И. Солдаты империи Беседы. Воспоминания, 1998
Дня за три до наступления командующий фронтом приехал на курган Могила Орлова и пригласил к себе меня, командующего 46й армией генерала В. В. Глаголева и командира 4го гвардейского механизированного корпуса генерала Т. И. Танасчишина. Здесь Малиновский дал последние указания о взаимодействии флангов 8й гвардейской и 46й армий. На этом совещании присутствовал и представитель Ставки А. М. Василевский.
Я поинтересовался у Малиновского, каким образом будет введен в бой корпус Танасчишина.
Малиновский хитро переглянулся с Василевским.
– Ну, что же, – сказал он. – Сейчас трудно это предугадать. Все зависит от того, как пойдет наступление, где образуется прорыв. Все зависит от того, какая из армий выйдет первой на рубеж Златоустовка, НовоУкраинка, Павлополье… Где будет прорвана оборона противника, там и введем танки в бой…
Нам дали понять, что призывают нас к некоторому соревнованию. Мы с Глаголевым понимающе переглянулись…
6
Войска вышли на исходные рубежи. В соединениях и частях прошла отработка планов боя, на ящиках с песком проведены военные игры, разработана тактика силовой разведки с перерастанием в наступление всеми силами. Артиллеристы заняли свои позиции.
8й гвардейской армии противостояли 46, 306, 123, 387я пехотные и 16я моторизованная дивизия противника.
Передовой командный пункт армии в эти дни был размещен на кургане Могила Орлова в шести километрах западнее Николаевки. Командные пункты корпусов и дивизий по сталинградским традициям были как можно больше выдвинуты вперед, поближе к передовым частям, а наблюдательные пункты – к переднему краю. Генералы и офицеры, командный состав 8й гвардейской – Пожарский, Вайнруб, Ткаченко, Семенов, Велькин, Мережко, Петров, Павлов, Копаненко, Касюк, Хижняков и другие были на наблюдательных пунктах оперативного руководства. Все поле боя должно было находиться у них перед глазами.
Чуйков В.И. Гвардейцы Сталинграда идут на запад. 1972
«Отсюда ясно видно, что упомянутая карта была неверной и лживой, ибо в противном случае мы должны были перескочить через Землю Хуана де Гамы. Было бы, однако, честнее сперва исследовать на самом деле такие неизвестные земли, прежде чем широко осведомлять плавающих об открытии Земли де Гамы: в противном случае многие честные и храбрые люди, по необходимости бороздящие моря, бессовестно и возмутительно обманываются. А таким людям, которые берутся утверждать непроверенные вещи, основанные только на предположениях, я бы посоветовал лучше совсем молчать, а если уж им так хочется пофантазировать или порассуждать, то делать это про себя и не давать посторонним в руки плодов своей фантазии, тогда по крайней мере никто не был бы обманут их домыслами. Быть может, я слишком подробно останавливаюсь на этом вопросе, но я никак не могу оставить его, потому что кровь закипает во мне всякий раз, когда я вспоминаю о бессовестном обмане, в который мы были введены этой неверной картой, в результате чего рисковали жизнью и добрым именем».
Неправильно взятый курс был первой неудачей экспедиции. Он заставил мореплавателей потерять много драгоценного времени.
Беринг приказал идти прямо на восток, к Америке. Ветер дул довольно слабый, но попутный. Море было спокойно. Впереди шёл «Павел», вслед за ним «Пётр». Оба корабля держались так близко друг к другу, что между ними порой можно было перекрикиваться.
19 июня на море спустился туман. Он был густой, как вата, и совершенно скрыл море. Люди на палубе узнавали друг друга, только когда сталкивались вплотную. Паруса, мачты, доски покрылись сыростью. Моряки были так мокры, будто их вымочил проливной дождь. Но пришла ночь, подул свежий ветер и разогнал туман.
Рано утром Штеллер вышел на палубу, оглядел горизонт и закричал:
– Где «Павел»?
Беринг и Хитров уже искали в подзорные трубы исчезнувшее судно. Море было совершенно пустынно.
Чуковский Н.К. Беринг. — Москва; Мол. гвардия, 1961
«Пётр» медленно плыл вдоль берега. Утром 20 июля заметили бухту, вошли в неё и бросили якорь.
Штеллер тотчас же оделся, чтобы ехать на берег. Но на палубе его встретил Ваксель и сказал:
– Капитанкомандор запретил кому бы то ни было съезжать с корабля. Один только Хитров поедет после обеда поискать пресной воды.
– Этого не может быть! – закричал Штеллер. – Ведь должен же я побывать в Америке!
– Поговорите с ним сами, – ответил Ваксель.
Беринг находился тут же на палубе. Штеллер подскочил к нему, уже заранее разъярённый.
– Я запрещаю вам ехать на берег, – сказал Беринг. – Я отвечаю за жизнь вверенных мне людей и не хочу, чтобы вас убили дикари. Мы добрались до Америки и отметили её на карте. Это всё, что мне было поручено. Теперь нам остаётся только вернуться домой.
Штеллер спорил упорно, долго, горячась. Какая нелепость, бессмыслица – потратить столько лет, столько усилий, проплыть из Азии в Америку, совершить такое открытие – и не высадиться на берег!
– Я поеду один, – говорил Штеллер. – Мне не надо никакой охраны!
И, отвязав канат, он стал спускать на воду маленькую лёгкую шлюпку.
– Савва, едем со мной, – приказал он своему денщику.
Беринг его не остановил. Спустясь по трапу вниз, он встретил Овцына и сказал:
– Возьмите в оркестре две трубы и положите их в шлюпку. Пусть, сойдя на берег, они трубят. Тогда я по крайней мере буду знать, где они находятся.
13. ДВОЕ В НЕВЕДОМОЙ СТРАНЕ
О запрещении посетить американский берег и о своём столкновении с Берингом Штеллер в своих записках рассказал так: «Но едва я усмотрел, что со мною столь непорядочно поступлено и что ласковыми словами ничего учинить не мог, я употребил уже жестокие слова ему, капитанукомандору Берингу, по правде говорить и публично засвидетельствовать, что я высокоправительствующему сенату на него, капитанакомандора, буду протестовать, чему он был достоин; он ничего не учинил, как только то, что с великим негодованием и вредительными словами меня с судна спустил, не учиня никакого вспоможения, с одним команды моей служивым, к великой беде и смерти подвергнул; но как жестокими поступками и страхом ничего сделать не мог, претворивши всё в дружбу, приказал: как я на берег выеду, в трубы трубить…»
Чуковский Н.К. Беринг. — Москва; Мол. гвардия, 1961
– Ну и стрела! – с опаской сказал Савва, разглядывая одну из них. – Вдвое длиннее камчадальской. С такой стрелой и на медведя ходить можно.
Наконец из погреба показалась голова Штеллера в съехавшем набок парике. Он внимательно осмотрел края ямы и сказал:
– Погреб этот был закрыт сосновой корой и сверху засыпан землёю. Кора не выдержала моей тяжести и провалилась.
Тут они снова увидели впереди столб дыма. Захватив с собой для образца корзинку с рыбой, связку верёвок и несколько стрел, они побежали вперёд. Но тропинка исчезла. Начиналась чаща. Идти было трудно. Они едва не скатились в овраг, на дне которого протекал ручей. Теперь они видели целых два столба дыма, и оба совсем близко: один направо, вверх по ручью, другой налево, вниз по ручью. Штеллер ни за что не хотел возвращаться, не повидав жителей Америки. Но, вняв совету благоразумного Саввы, он пошёл вниз по ручью, к костру, который был поближе к морю. Оврагом оказалось идти легче, чем лесом, и они скоро пришли к открытому месту, посреди которого возвышался безлесный холм. Ручей круто заворачивал и огибал холм справа. Столб дыма теперь подымался изза холма.
– Наверх! – скомандовал Штеллер и стал карабкаться по склону.
Через минуту они были уже на вершине. В версте от них простиралось море. В устье ручья стоял бот с «Петра». Моряки наполняли бочки водой. Рядом с ними горел большой костёр, над которым клубился чёрный смолистый дым.
– Фуй! – воскликнул Штеллер, – Это Хитров наливается водой. Нам нужно было идти вверх по ручью!..
Он передал Савве корзину, огниво, верёвки и стрелы и сказал:
– Ступай, братец, на корабль и отдай это от меня капитанкомандору.
– А ты, сударь, куда же? – спросил удивлённый казак, но Штеллер уже бежал вниз, назад, к лесу.
Через минуту он скрылся в чаще.
Савва постоял, покликал его немного и побрёл к Хитрову.
Чуковский Н.К. Беринг. — Москва; Мол. гвардия, 1961
Под 17 ноября он же записал:
«От морозу кругом судна и на судне такелаж весь обмёрз льдом. На берегу при звозе с корабля умер сибирский солдат Савва Степанов».
В довершение всего начались сильные ветры. Волны продолжали разрушать «Петра», беспомощно лежавшего на мели. Пришлось перевозить на берег и спасать грузы, хранившиеся в корабельных кладовых.
К счастью, Хитров начал быстро поправляться. Скоро он мог работать наравне со здоровыми. Все ямы были уже заняты, и приходилось рыть новые. Теперь, когда перевозили больных, их закутывали с головой в одеяло, и никто больше при перевозке не умирал. Наконец был перевезён Ваксель – 21 ноября.
Вот как Ваксель описывает последние дни, проведённые на корабле, и свой переезд на берег:
«19 ноября я ещё оставался на борту с семнадцатью людьми, в большинстве тяжело больными, и с пятью мертвецами. У меня на борту было лишь четыре ведра пресной воды, а шлюпка находилась на берегу. Я дал сигнал бедствия, поднял на вантах гротмачты красный флаг, а на гафеле вывесил пустой бочонок изпод воды и одновременно дал несколько выстрелов из пушки. По этим знакам находившиеся на берегу люди могли усмотреть, что я нуждаюсь в пресной воде; однако ветер дул с такой силой от моря к берегу, что они не могли на шлюпке выгресть и добраться до корабля. Я приказал бросить покойников в море. На наше счастье ночью выпал такой обильный снег, что можно было собрать его с палубы и заменить им недостающую воду. Я оставался на корабле до 21 ноября, когда, наконец, прибыла лодка. Меня на руках перенесли в эту лодку, а затем четыре человека доставили в ту же землянку, где находились остальные больные. Люди, бывшие на борту корабля, одновременно со мной также были свезены на берег. За несколько дней до переезда я переселился, ради тепла, в камбуз; так как видел я, что многие из наших людей, едва их головы показывались из люка, немедленно умирали, словно мыши, из чего было ясно, какой опасности подвергаются больные, попадая из духоты на свежий воздух, я при переезде на берег принял некоторые меры предосторожности. Я покрыл своё лицо почти целиком тёплой и плотной шапкой, а другую такую же шапку надел себе на голову, и всё же на пути от камбуза до фалрепа три раза терял сознание. Я вполне уверен, что если бы не предохранил себя вышеописанным способом от соприкосновения со свежим воздухом, то неизбежно умер бы ещё на корабле, так как силы мои уже подходили к концу».
Чуковский Н.К. Беринг. — Москва; Мол. гвардия, 1961
– Смотри, смотри! – закричал Савва. – Я вижу море.
Налетевший ветер рвал пелену тумана. В серой завесе образовалась узкая щель, в которой блестела вода. Щель эта всё росла и расширялась. По краям её туман топорщился и лопался, как морская пена. Вот уже видны прибрежные скалы, вот засверкали покрытые снегом верхушки холмов. Вот выброшенный на берег разбитый остов «Петра» – каким он маленьким кажется отсюда! Вот дымки костров, разведённых в их лагере на прибрежье. Вот уже открылся и горизонт. Облако тумана далеко унесено ветром и повисло на востоке серой тучей.
Штеллер посмотрел во все стороны.
– Мы на острове, – произнёс он. – Посуху отсюда не уйдёшь.
Земля, на которую их вынесло бурей, была большим гористым островом. Вокруг всюду блестело море.
Наступили сумерки.
Озябшие путники медленно побрели вниз.
19. ЗВЕРЬЁ
– Предлагаю остров, на котором мы находимся, назвать островом Беринга, – сказал Ваксель, когда офицерский совет выслушал донесение вернувшегося Штеллера. – А самую высокую гору на этом острове – горою Штеллера.
Хитров занёс это постановление в журнал.
Теперь стало ясно, что о немедленном возвращении домой не могло быть и речи. Берег, на который их выбросило бурей, стал им тюрьмой, и нужно было поудобнее устроиться для жизни в этой тюрьме, потому что жить в ней предстояло долго.
После смерти Беринга командование принял Ваксель – старший по чину. «Хотя в то время я лежал совершенно обессиленный от болезни, – пишет он в своих записках, – мне всё же пришлось приняться за дело. Я решил руководить командой по возможности кротко и мягко, поскольку жестокость и строгость были бы при таких обстоятельствах совсем неуместными и не привели бы ни к каким результатам. Это было мне, между прочим, поставлено в вину некоторыми офицерами, которые говорили мне в лицо, что я, как командир, не соблюдаю регламентов и указов. Так, когда некоторые больные уже начали вставать и ходить самостоятельно, а иные ещё только стали садиться, то они развлекались игрой в карты. Это обстоятельство и было поставлено мне в вину, как поступок, нарушающий приказ её императорского величества. Мне, как командиру, надлежало, по их мнению, запретить игру в карты. Я возразил на это, сказав, что когда издавался указ о запрещении карточной игры, то не имели при этом в виду наш пустынный остров, потому что он в то время ещё не был открыт».
Чуковский Н.К. Беринг. — Москва; Мол. гвардия, 1961
Заведывающим придворным духовенством был протоиерей, вскоре назначенный протопресвитером, Петр Афанасьевич Благовещенский. Духовником их величеств состоял протоиерей Николай Григорьевич Кедринский, а законоучителем детей — прот. Александр Петрович Васильев. Таким образом, одного Янышева заменяли трое, но и трое заменить не смогли. Скажу о каждом особо.
Протопресвитер Благовещенский занял место Янышева уже будучи 80-летним старцем. Добрый и степенный — он никогда, однако, не выделялся из ряда [47] посредственных, теперь же он представлял развалину: еле передвигался с места на место и всё забывал: у Киевского митрополита Флавиана, например, всякий раз спрашивал, из какой он епархии. Однажды, вместо Петропавловского собора, где должен был служить в высочайшем присутствии панихиду, заехал в Зимний Дворец и там более часу бродил по комнатам, ища неизвестно кого, а в Петропавловском соборе в это время терялись в догадках: куда же делся протопресвитер. В 1913 г., в первый день Пасхи, пока доехал до Царского Села для принесения в 12 ч. дня поздравления Государю, забыл, что утром в соборе Зимнего Дворца совершал литургию и т. д. Конечно, ни о каком управлении им ведомством не могло быть и речи. Протопресвитером управляли все, а сам протопресвитер не мог управлять и самим собою. Дело дошло до того, что однажды протопресвитер Благовещенский поехал жаловаться Императрице Марии Феодоровне (у которой он был духовником) и Государю, что духовник — прот. Кедринский притесняет и обижает его. Те постарались его утешить.
Прот. Н. Г. Кедринский еще при Янышеве попал в духовники по какому-то непонятному недоразумению. Хоть за ним и числились академический диплом, и стаж долгой придворной службы, на которую он попал чрез «взятие», женившись на дочери пресвитера собора Зимнего Дворца, прот. Щепина, но и академическое образование и придворная служба очень слабо, почти незаметно отразились на первобытной, не поддававшейся обтеске натуре отца Кедринского. Он представлял тип простеца, не злого по душе, но который себе на уме, довольно хитрого и недалекого.
Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота
Заведывающим придворным духовенством был протоиерей, вскоре назначенный протопресвитером, Петр Афанасьевич Благовещенский. Духовником их величеств состоял протоиерей Николай Григорьевич Кедринский, а законоучителем детей — прот. Александр Петрович Васильев. Таким образом, одного Янышева заменяли трое, но и трое заменить не смогли. Скажу о каждом особо.
Протопресвитер Благовещенский занял место Янышева уже будучи 80-летним старцем. Добрый и степенный — он никогда, однако, не выделялся из ряда [47] посредственных, теперь же он представлял развалину: еле передвигался с места на место и всё забывал: у Киевского митрополита Флавиана, например, всякий раз спрашивал, из какой он епархии. Однажды, вместо Петропавловского собора, где должен был служить в высочайшем присутствии панихиду, заехал в Зимний Дворец и там более часу бродил по комнатам, ища неизвестно кого, а в Петропавловском соборе в это время терялись в догадках: куда же делся протопресвитер. В 1913 г., в первый день Пасхи, пока доехал до Царского Села для принесения в 12 ч. дня поздравления Государю, забыл, что утром в соборе Зимнего Дворца совершал литургию и т. д. Конечно, ни о каком управлении им ведомством не могло быть и речи. Протопресвитером управляли все, а сам протопресвитер не мог управлять и самим собою. Дело дошло до того, что однажды протопресвитер Благовещенский поехал жаловаться Императрице Марии Феодоровне (у которой он был духовником) и Государю, что духовник — прот. Кедринский притесняет и обижает его. Те постарались его утешить.
Прот. Н. Г. Кедринский еще при Янышеве попал в духовники по какому-то непонятному недоразумению. Хоть за ним и числились академический диплом, и стаж долгой придворной службы, на которую он попал чрез «взятие», женившись на дочери пресвитера собора Зимнего Дворца, прот. Щепина, но и академическое образование и придворная служба очень слабо, почти незаметно отразились на первобытной, не поддававшейся обтеске натуре отца Кедринского. Он представлял тип простеца, не злого по душе, но который себе на уме, довольно хитрого и недалекого.
Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота
Однако реальными вершителями судеб Сербии стал не он, а военная верхушка, приведшая Карагеоргиевичей к власти и на этом основании считавшая себя вправе диктовать государственную стратегию. Это были радикальные националисты, занявшие после переворота ключевые посты в силовых структурах и ставившие своей главной целью ни много ни мало восстановление Великой Сербии в границах XIII — XIV в. в. А покровительство России и игра на панславянских лозунгах рассматривались ими как средство для решения этой задачи. Фактически, нити прежнего заговора так и продолжали существовать вокруг нового короля, оттесняя его на роль чисто представительской фигуры. Прерогативы его личной власти были весьма ограничены им же самим в ходе либеральных реформ — многие полномочия он уступил Скупщине (парламенту). А парламентские традиции в стране были еще слишком слабыми, и опереться на Скупщину король тоже не мог. Был, правда, умный премьер Никола Пашич, старавшийся проводить мудрую и взвешенную политику, однако в обстановке повсеместного хозяйничанья заговорщиков и их контроля над государственным аппаратом он вынужден был действовать с оглядкой, реализуя свои решения хитрыми и осторожными ходами. К тому же, король Петр был уже стар и утратил значительную часть былой энергии. Опору своей власти он попытался было найти в лице сына Георгия, но закулисные силы почувствовали опасность и подвели
против него интригу (его огульно обвинили в грубом обращении с камердинером и раздули кампанию протеста), в результате чего принц был отстранен от дел и лишен права наследования. А наследником стал младший сын Александр — молодой, неопытный. И сам сочувствующий идеям заговорщиков.
Большая война могла разразиться гораздо раньше. В 1908 г., воспользовавшись ослаблением России в результате войны с японцами и революции, Австро-Венгрия решила укрепить свои позиции на Балканах. Возник проект окончательно аннексировать Боснию и Герцоговину и через их территорию провести железную дорогу к Эгейскому морю. Россия в данном вопросе потерпела жестокое дипломатическое поражение — на встрече между министрами иностранных дел А. П. Извольским и графом А. Эренталем, состоявшейся в Бухлау, российский министр допустил грубейшую ошибку, подписав согласие на аннексию, взамен чего он удовлетворился лишь неопределенными обещаниями Эренталя «принять участие» в вопросе о свободном пользовании русским флотом проливами Босфор и Дарданеллы (и разумеется, никаких практических результатов за этими обещаниями не последовало).
Шамбаров В. Г. Государство и революции
Однако реальными вершителями судеб Сербии стал не он, а военная верхушка, приведшая Карагеоргиевичей к власти и на этом основании считавшая себя вправе диктовать государственную стратегию. Это были радикальные националисты, занявшие после переворота ключевые посты в силовых структурах и ставившие своей главной целью ни много ни мало восстановление Великой Сербии в границах XIII — XIV в. в. А покровительство России и игра на панславянских лозунгах рассматривались ими как средство для решения этой задачи. Фактически, нити прежнего заговора так и продолжали существовать вокруг нового короля, оттесняя его на роль чисто представительской фигуры. Прерогативы его личной власти были весьма ограничены им же самим в ходе либеральных реформ — многие полномочия он уступил Скупщине (парламенту). А парламентские традиции в стране были еще слишком слабыми, и опереться на Скупщину король тоже не мог. Был, правда, умный премьер Никола Пашич, старавшийся проводить мудрую и взвешенную политику, однако в обстановке повсеместного хозяйничанья заговорщиков и их контроля над государственным аппаратом он вынужден был действовать с оглядкой, реализуя свои решения хитрыми и осторожными ходами. К тому же, король Петр был уже стар и утратил значительную часть былой энергии. Опору своей власти он попытался было найти в лице сына Георгия, но закулисные силы почувствовали опасность и подвели
против него интригу (его огульно обвинили в грубом обращении с камердинером и раздули кампанию протеста), в результате чего принц был отстранен от дел и лишен права наследования. А наследником стал младший сын Александр — молодой, неопытный. И сам сочувствующий идеям заговорщиков.
Большая война могла разразиться гораздо раньше. В 1908 г., воспользовавшись ослаблением России в результате войны с японцами и революции, Австро-Венгрия решила укрепить свои позиции на Балканах. Возник проект окончательно аннексировать Боснию и Герцоговину и через их территорию провести железную дорогу к Эгейскому морю. Россия в данном вопросе потерпела жестокое дипломатическое поражение — на встрече между министрами иностранных дел А. П. Извольским и графом А. Эренталем, состоявшейся в Бухлау, российский министр допустил грубейшую ошибку, подписав согласие на аннексию, взамен чего он удовлетворился лишь неопределенными обещаниями Эренталя «принять участие» в вопросе о свободном пользовании русским флотом проливами Босфор и Дарданеллы (и разумеется, никаких практических результатов за этими обещаниями не последовало).
Шамбаров В. Г. Государство и революции
— Мародерствуют, сукины дети.
Пастушенко хитро усмехался:
— На то и сотворил бог коня, чтобы люди переезжали на нем из тыла на фронт. Потом поедут назад, в тыл. А какое теперь имеет значение, кому конь принадлежал раньше?
Степанов немного подозрительно относился к этому полному игнорированию полковником, дворянином, частной собственности. Возможно, рабочий считал, что каждый, кто был или мог быть эксплуататором, — хапуга и скряга. Богунович понимал Петра Петровича, ведь даже у него, молодого, на фронте наступило вот такое же равнодушие ко всему, из-за чего люди убивали друг друга, — к деньгам, богатству, одежде, даже к науке, искусству. Все ложь, мишура, думал не однажды. Поэтому прекрасно понял Пастушенко, когда тот как-то доверительно сказал: «Голубчик мой, в моем возрасте честные люди уходили в монастырь».
Звезда была полковой знаменитостью, недаром ей и кличку такую дали. Если действительно ожеребилась — неудивительно, что собралось столько солдат и крестьян. В конце концов, это, возможно, единственное, чему можно порадоваться — рождению новой жизни.
Богунович высказал свою мысль Мире, но она, кажется, не поняла. Она жила предстоящим выступлением перед солдатами, уверенная, что Степанов сразу же даст ей такое задание. И, наверное, после продолжительного перерыва волновалась, хотя за время болезни прочитала немало марксистской литературы, газет.
Мира сразу направилась к председателю комитета, которому вновь нездоровилось — кашель душил его при любой перемене погоды.
Богунович вошел в общую комнату штаба и увидел там привычную картину: начальник штаба сидел за длинным столом и, как обычно, работал. Удивило разве что одно: стол был завален огромным количеством бумаг, чего Пастушенко не любил: порядок у него всегда был образцовый — и на столах, и в шкафах, и в сейфе.
Они через стол поздоровались за руку. Но Богуновичу показалось, что полковник слишком быстро опустил глаза в бумаги. Снова что-то случилось. Разогнали еще одно Учредительное собрание, что ли?
Шамякин И. П. Петроград—Брест
— Мародерствуют, сукины дети.
Пастушенко хитро усмехался:
— На то и сотворил бог коня, чтобы люди переезжали на нем из тыла на фронт. Потом поедут назад, в тыл. А какое теперь имеет значение, кому конь принадлежал раньше?
Степанов немного подозрительно относился к этому полному игнорированию полковником, дворянином, частной собственности. Возможно, рабочий считал, что каждый, кто был или мог быть эксплуататором, — хапуга и скряга. Богунович понимал Петра Петровича, ведь даже у него, молодого, на фронте наступило вот такое же равнодушие ко всему, из-за чего люди убивали друг друга, — к деньгам, богатству, одежде, даже к науке, искусству. Все ложь, мишура, думал не однажды. Поэтому прекрасно понял Пастушенко, когда тот как-то доверительно сказал: «Голубчик мой, в моем возрасте честные люди уходили в монастырь».
Звезда была полковой знаменитостью, недаром ей и кличку такую дали. Если действительно ожеребилась — неудивительно, что собралось столько солдат и крестьян. В конце концов, это, возможно, единственное, чему можно порадоваться — рождению новой жизни.
Богунович высказал свою мысль Мире, но она, кажется, не поняла. Она жила предстоящим выступлением перед солдатами, уверенная, что Степанов сразу же даст ей такое задание. И, наверное, после продолжительного перерыва волновалась, хотя за время болезни прочитала немало марксистской литературы, газет.
Мира сразу направилась к председателю комитета, которому вновь нездоровилось — кашель душил его при любой перемене погоды.
Богунович вошел в общую комнату штаба и увидел там привычную картину: начальник штаба сидел за длинным столом и, как обычно, работал. Удивило разве что одно: стол был завален огромным количеством бумаг, чего Пастушенко не любил: порядок у него всегда был образцовый — и на столах, и в шкафах, и в сейфе.
Они через стол поздоровались за руку. Но Богуновичу показалось, что полковник слишком быстро опустил глаза в бумаги. Снова что-то случилось. Разогнали еще одно Учредительное собрание, что ли?
Шамякин И. П. Петроград—Брест
Петро любовно выровнял высокую стопку книг, заслонявшую кровать от света. За зиму он привязался к книгам, как к людям, раньше он не испытывал к ним таких чувств.
Блюститель порядка Булатов недвусмысленно дал понять, что книги следует вернуть институту, штамп которого стоит на них. Но жаль было возвращать свое единственное богатство, единственный «трофей». Припомнилось, как вез их, с какими приключениями.
Демобилизовался он в Познани, там после победы был расквартирован их дивизион. Уволенных отправляли по очереди, сразу невозможно было получить столько вагонов. Из их зенитного дивизиона демобилизовалось человек сто. Провели прощальный митинг, произнесли много хороших слов – и наказы, и обещания. А вагонов нет. День, два, три… Уволенные, выйдя изпод власти командиров, доставали у поляков спирт, самогон, напивались, оказывали дурное влияние на тех, кому надлежало служить дальше. Капитан Криворотько до хрипоты ругался с интендантами, требуя вагоны. Вагонов не было. Демобилизованные, конечно, и сами рвались поскорее уехать. Кому не хотелось домой! И вот один пробивной всеведущий хлопец принес новость: нашелся железнодорожник, диспетчер какойто, который даст вагоны… за полтонны пшеницы. Ребята знали, что надо предлагать. Другой платы не было. А пшеницу в первое послевоенное лето солдаты убирали в бывших имениях фашистских магнатов, и хитрые запасливые интенданты, не без согласия командиров частей, толику зерна оставляли у себя на складах на всякий случай – война всему научила. Был такой тайный от ревизоров «неприкосновенный запас» и в их дивизионе.
Криворотько обругал самыми отборными словами сразу на четырех языках – русском, украинском, польском и немецком – спекулянтов, которые хотят нажиться на послевоенных трудностях, но в конце концов согласился: только бы скорей избавиться от тех, кто уже четыре дня болтается по казармам и разлагает остальных.
Шамякин И.П. Тревожное счастье, 1975
Это было трудное время. Кулаки всячески старались опорочить Советскую власть, комсомол в глазах крестьян. Для этого они использовали и церковь. В ответ комсомольцы усиливали антирелигиозную пропаганду. Но вести ее было нелегко. Особенно хитро действовал местный поп Зеленецкий. Он не поносил комсомольцев в своих проповедях открыто, поп призывал: «Простите их, православные. Они по молодости заблуждаются».
Комсомольцы Вербова предприняли немало усилий, чтобы повести за собой сельскую молодежь. Своими силами они построили в селе клуб. Здесь стали проводить вечера. Организовали хоровой и драматический кружки. Иван Черняховский являлся их активным участником. Особенно удалась ему роль парубка Петра в спектакле «Наталка Полтавка».
Вербовские комсомольцы добились многого: большинство парней и девчат перестали посещать церковь, потянулись в клуб. Появился интерес к книгам. Иван Черняховский увлекался стихами Тараса Шевченко. Многие из них знал наизусть. Его любимым героем стал воспетый Шевченко Наливайко, возглавивший в конце шестнадцатого века восстание казаков и крестьян и впоследствии сожженный врагами.
Не раз задумывался Черняховский о том, как создать в селе библиотеку, где раздобыть книги. И выход нашелся. Все знали, что у попа Зеленецкого в доме много книг: поп любил читать. Во всем селе, наверное, не набралось бы столько книг, сколько стояло на полках в поповском доме.
Комсомольцы добились согласия местных властей обобществить библиотеку попа. Книги Зеленецкого перевезли в клуб. Среди них в основном оказались сочинения русских, украинских и зарубежных классиков и ни одной книги на религиозную тему.
В селе поговаривали, что Зеленецкий якобы вовсе не священник, а бывший полковник царской армии и обманывает народ. Ходили слухи, что по ночам у попа иногда собираются бывшие офицеры, что сам он порой уезжает на какие-то тайные сборища.
Шарипов А.А. Черняховский,
— Бить врага! — убежденно ответил Назаренко. — И надо будет в таком духе и поговорить с десантниками, настроить их на боевые дела. Ведь и они, наверное, тоже думают над тем, что сейчас делать, и думают, видно, по-разному…
В эту ночь мы еще долго говорили с комиссаром. В лесу тихо и темно, ни шороха, ни огонька. Прикрывшись боевыми охранениями, выслав вперед разведывательные дозоры, бригада отдыхала. Тревожным, чутким сном спали десантники, готовые каждую минуту вступить в бой.
Основной базой корпуса, оказавшегося в окружении, стал известный в здешних краях Лизогубовский лес. Вокруг него мы удерживали оборонительный рубеж. Он состоял из отдельных опорных пунктов и упирался флангами в южный берег Сейма. Через реку мы знали брод, который открывал нам возможность маневра на север.
Начали с организации постоянной круговой разведки. Это была главная задача начальника штаба капитана И. А. Самчука.
Бригады получили секторы, а штаб корпуса взял на себя наблюдение за железной дорогой на участке Кролевец — Конотоп, откуда могли подойти крупные силы противника.
Именно в те дни всей бригаде стали известны имена разведчиков Григория Попова-Печера, Петра Погуды, Ивана Подкопая, Анатолия Мазилкина. Среди них мне особенно запомнился первый. В груди этого худенького, невысокого паренька билось храброе сердце настоящего солдата. Проникая в тыл врага, Григорий устанавливал численность войск и их позиции, пункты штабов и складов, солдатских кухонь и мест отдыха. А мы затем внезапно обрушивали на них огонь артиллерии и минометов.
Однажды, переправившись перед рассветом через Сейм, Попов-Печер проник в село Камень. У бывшего правления колхоза стояли легковые машины.
«Наверное, штаб, — подумал разведчик, — надо бы уточнить».
С рассветом он увидел в одном из окон хитро замаскированный пучок линий связи. Теперь сомнений не было.
Шафаренко П. М. На разных фронтах
— Бить врага! — убежденно ответил Назаренко. — И надо будет в таком духе и поговорить с десантниками, настроить их на боевые дела. Ведь и они, наверное, тоже думают над тем, что сейчас делать, и думают, видно, по-разному…
В эту ночь мы еще долго говорили с комиссаром. В лесу тихо и темно, ни шороха, ни огонька. Прикрывшись боевыми охранениями, выслав вперед разведывательные дозоры, бригада отдыхала. Тревожным, чутким сном спали десантники, готовые каждую минуту вступить в бой.
Основной базой корпуса, оказавшегося в окружении, стал известный в здешних краях Лизогубовский лес. Вокруг него мы удерживали оборонительный рубеж. Он состоял из отдельных опорных пунктов и упирался флангами в южный берег Сейма. Через реку мы знали брод, который открывал нам возможность маневра на север.
Начали с организации постоянной круговой разведки. Это была главная задача начальника штаба капитана И. А. Самчука.
Бригады получили секторы, а штаб корпуса взял на себя наблюдение за железной дорогой на участке Кролевец — Конотоп, откуда могли подойти крупные силы противника.
Именно в те дни всей бригаде стали известны имена разведчиков Григория Попова-Печера, Петра Погуды, Ивана Подкопая, Анатолия Мазилкина. Среди них мне особенно запомнился первый. В груди этого худенького, невысокого паренька билось храброе сердце настоящего солдата. Проникая в тыл врага, Григорий устанавливал численность войск и их позиции, пункты штабов и складов, солдатских кухонь и мест отдыха. А мы затем внезапно обрушивали на них огонь артиллерии и минометов.
Однажды, переправившись перед рассветом через Сейм, Попов-Печер проник в село Камень. У бывшего правления колхоза стояли легковые машины.
«Наверное, штаб, — подумал разведчик, — надо бы уточнить».
С рассветом он увидел в одном из окон хитро замаскированный пучок линий связи. Теперь сомнений не было.
Шафаренко П. М. На разных фронтах
Внимательно выслушав обоих, Дубасов задумался:
— Да, братцы, понимаю ваше волнение. Запутанное дельце, прямо скажем… А этот Ромин уже ведь был у меня…
— Когда? — удивился Малинин.
— Ещё до того, видно, как вы передопросили Вирта.
— А зачем он приходил к вам?
— Заранее подготавливал позиции, — рассмеялся Дубасов. — Предупредил, что пришёл, дескать, неофициально, в товарищеском порядке, так и сказал: “Хочу, говорит, посоветоваться: дадите ли санкцию на арест Леонтьева? Удовлетворят ли вас собранные доказательства?”
— И что же вы ему ответили? — с любопытством спросил Малинин.
— Что санкция на арест — дело официальное и в неофициальном порядке решать этот вопрос я не хочу. Он поморщился, но промолчал. После его ухода я вам звонил по телефону, но вы отсутствовали.
— Ловок! — проворчал Ларцев. — А ведь нам ни слова, Петро, об этом разговоре с прокурором не сказал… Но — хватит об этом карьеристе! Любопытно знать, товарищ Дубасов: если бы мы поставили вопрос об аресте Леонтьева, вы бы дали при этих данных санкцию или нет?
Дубасов, хитро прищурившись, засмеялся.
— Вопрос опоздал, — сказал он. — Ведь вы уже рассказали, что пока сами не считаете возможным арестовать Леонтьева. Что ж мне при этих условиях остаётся вам ответить? Конечно, я скажу — нет. А вообще, если серьёзно говорить, дело сложное… Скажите, этот Нортон часто посещал Леонтьева?
— Да, частенько, мы проверили это, — ответил Малинин.
— И Леонтьев принимал его у себя дома?
— Да, много раз. Ромин, настаивая на аресте, особо упирал на это обстоятельство.
— Напрасно. С моей точки зрения, это скорее говорит в пользу Леонтьева, а не против него. Не так ли? — спросил прокурор.
— Верно, я тоже так полагаю! — воскликнул Ларцев. — Если бы Леонтьев имел преступную связь с Нортоном, он не стал бы открыто принимать его у себя на квартире, а Нортон, в свою очередь, открыто не бывал бы у Леонтьева… Психологически так не могло быть!..
Шейнин Л.Р. Записки следователя Военная тайна, 1987
Ульрике Шмигельт в статье для каталога выставки «Мифы наций» анализирует пять исторических мифов, важных в XIX в. в России («Крещение Руси святым князем Владимиром», «Александр Невский», «Иван III и освобождение от татарского ига», «Иван Грозный», «Петр Великий»). См.: Schmiegelt U. RuBland.
См.: Renner. Russischer Nationalismus. S. 127.
См.: Kappeler. Vielvolkerreich. S. 331. Статистика касается соответствующей группы населения старше 10 лет. В абсолютных цифрах в 1897 г. среднюю школу посещали из около 55,7 миллиона русских около 1,6 миллиона человек. См.: Ibid. S. 323. [См. перевод: Каппелер А. Россия — многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М., 2000. С. 299. — Примеч. ред.]
Образ Невского в устной традиции русского фольклора не стоит считать выражением описанной Ассманом «коммуникативной памяти». Скорее, его следует отнести к не передававшейся письменно ветви культурной памяти. См. для сравнения: Assmann. Kulturelles Gedachtnis. S. 48ff.
Плач холопов / Описание холопской несчастной жизни. Цит. по: Begunov. Aleksandr Nevskij im kiinstlerischen und geschichtlichen BewuBtsein RuBlands. S. 119. Этот плач напоминает о мифе о «добром царе-освободителе», как его описывает Дэниел Филд. Field D. Rebels in the Name of the Tsar. Boston, 1976. P. 1—29 («The Myth of the Tsar»).
См.: Коринфский. Народная Русь. С. 348—350. См. также: Хитрое. Александр Невский. С. 213—214; Малинин. История России для народа. М., 1879. С. 96—97. Коринфский говорит, что эта легенда была одной из многих распространенных легенд о Невском.
См.: Tolz. Russia S. 79, 105; Renner. Russischer Nationalismus. P. 116. »
Русская энциклопедия / Ред. С.А. Адрианов. СПб, 1911. Т. 1.
С. 216-217.‘
«Военной помощью татар А. был посажен на вел. княжении во Вла- димире». «Попытки татар (1257, 1259) произвести перепись и обложить данью Новгород увенчались успехом при содействии А., и лишь бегством спасся он от народи, возмущения» (Русская энциклопедия. С. 216).
Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти святой, правитель, национальный герой (1263—2000), 2007
В начале 1906 года Шмидт получил разрешение на ежедневные свидания с Зинаидой Ризберг. Любопытно, что Иду уговорил поехать к Шмидту её собственный муж. По совету своего дальновидного мужа она вела и самую оживленную переписку со Шмидтом до последнего дня.
Отношение сестры и сына Шмидта, да и всех окружающих к Ризберг было, наоборот, самым негативным. Было очевидно, что эта недалекая, но хитрая дама старается поиметь со Шмидта максимальный политический капитал, что ей в общем-то и удалось сделать.
Любопытное воспоминание оставил нам об этой даме адвокат Шмидта А. Александров: «В своих письмах Шмидт “творил легенды”, создавал художественный образ, в действительности не существующий. Потерпев моральную катастрофу в своей личной жизни, связав свою судьбу в ранней молодости с женщиной, которая даже накануне его смерти не стеснялась лгать и клеветать на него на страницах “Нового Времени”, Шмидт, в силу контраста, не мог не мечтать о другом женском образе, диаметрально противоположном его жене, которая отравила ему всю жизнь… Эта противоположность жене и олицетворялась для Шмидта в образе таинственной незнакомки, случайно встретившейся ему на станции Дарнице. Я видел корреспондентку Петра Петровича в Очакове и был поражен несоответствию идеала и действительности…»
На последнем судебном заседании, в день вынесения приговора, Шмидт перенес большой психологический удар. Когда заседание уже закончилось, мимо Шмидта прошла столь обожаемая им Ида Ризберг. Едва кивнув ждавшему ее внимания Шмидту, она нарочито громко и кокетливо заявила некому сопровождавшему ее господину.
— Ах, как хочется вишневого варенья!
И все! С гордо поднятой головой мадам Ризберг молча прошествовала мимо обескураженного Шмидта. И это была та женщина, которую он еще вчера патетически наставлял, что «любящая женщина должна улыбаться перед любимым, идущим на казнь». Вот она ему и улыбнулась… Осужденный на смерть Шмидт больше Иду Ризберг уже не интересовал. Все, что можно было с него взять, она уже получила и, как увидим впоследствии, весьма немало!
Шигин В.В. Лжегерои русского флота, 2010
Блистательная Порта пребывала в шоке. Уверенный в своем морском могуществе, султан не мог и предположить, что у московитов могут быть какие-нибудь суда, а уж о том, что с Балтийского моря есть проход в Средиземные воды, он и понятия не имел*. Вину за проход русской эскадры в Средиземное море Мустафа почему-то возложил на Венецию. Из Морей и островов Архипелага мчались гонцы, моля о помощи. Посланцев грустных вестей сажали на кол — султан пребывал в печали. И было, от чего!
Нынешний, 1184 год гиджры не был похож на прошлый, 1183-й. Неудачи армии под Хотином и флота под Еникале сделали свое дело. А тут еще эти суда московитов, нацеленные в спину! Узнав об эскадре гяуров, немедленно поднял восстание египетский паша Гаджи-Али-бей, вознамерившийся отложиться от Порога Счастья и объявить себя султаном Египта. В Черногории выискался некий Степан Малый, выдававший себя за императора Петра III и подбивавший горцев к восстанию. Взялись за оружие извечные враги — персы, грозя сопредельным с ними турецким провинциям. Даже грузинские князья, вступив в союз, дерзко отказались снабжать сераль своими прекрасными дочерьми. Восставали все обиженные и угнетенные… Быстро исчезал боевой пыл войска. Сейчас уже не верилось, что еще совсем недавно в боевом порыве янычары наносили себе кинжалами раны, крича до исступления:
— Саблей Москву! Саблей!
Кричали, пока не падали на улицах от потери крови.
Тогда сам султан, подавая пример подданным, велел перелить свой любимый золотой сервиз в звонкие талеры, но последователей у него не нашлось.
Войско бунтовало, отказываясь воевать. Не помогали ни щедрые посулы, ни засланные в объятия дезертиров любвеобильные девы. Посулы отвергались, дев же попросту били. Тогда начались казни… Но в первую же ночь все виселицы были переломлены, а на стенах сераля начертано яркой краской: «Доставь нам мир или будешь лишен жизни». За поимку наглецов Мустафа обещал сказочное богатство, но те как в воду канули. А тут еще дерзкое появление московитов у берегов Морей. Правда, под окнами сераля было тесно от мачт. Беспорядков флот не знал, корабли были до верхних палуб завалены припасами морских арсеналов — терсанэ. Но легче от этого на душе у Мустафы не было. Повздыхав тяжко, призвал к себе султан министра по иноземным делам, умного и хитрого Ресми-эфенди.
Шигин В.В. Чесменский гром, 2011
Что касается истории прицела, то я с удовольствием расскажу ее. Я приобрел его в 1927 году в Вене. Произошло это во время восстания венских рабочих 15–16 июля. В центре города мы овладели магазином с оружием, и там в мои руки попался этот прицел. Вот уже сколько лет я не расстаюсь с ним. Но когда я узнал, что собирают подарки для фронтовиков, я, не раздумывая, решил подарить его самому храброму. Теперь прицел нашел свое истинное назначение.
За Ваше приглашение после войны приехать в гости в Бурятию очень благодарен. С нетерпением буду ждать сообщения о ваших славных делах. Крепко жму руку. Сердцем и мыслями с Вами на фронте. Ваш товарищ и друг Адольф Строкка».
Однажды в дивизию пришло письмо от моряков Тихоокеанского флота. Они писали снайперам Андросенко, Тулаеву и Дамдинову, просили подробнее рассказать об охоте на фашистов.
На письмо краснофлотцев взялся ответить кавалер ордена Красного Знамени Макар Андросенко. Описав некоторые эпизоды из боевой практики, он добавил: «Трудный вы задали вопрос, товарищи моряки. Трудный потому, что охота на фашистов — дело довольно сложное. Фашист, он злее волка и хитрее лисы, и, кроме того, каждый из снайперов действует по-своему, собственными приемами. Охота, как и большинство дел, не терпит шаблона».
Подлинным праздником для всего личного состава дивизии стало присвоение Ф. К. Чегодаеву, а затем и Жамбылу Тулаеву звания Героя Советского Союза.
Снайперское движение отвечало патриотическим чувствам воинов, их обостренному стремлению нанести врагу максимальный урон. «Быть снайпером!» — этот призыв охватил теперь бойцов и сержантов всех специальностей. У нас [61] появились снайперские орудийные, минометные и пулеметные расчеты, группы истребителей танков…
На этот раз мы проводили в дивизии слет мастеров меткого огня. Помимо стрелков на нем выступали артиллеристы, пулеметчики, минометчики, гранатометчики… Сержант Ефим Шепелев рассказал о том, как минометчики его расчета выслеживают и внезапным огнем уничтожают противника. Командир расчета сержант Петр Франтов поделился опытом стрельбы из орудия прямой наводкой. На контрольных стрельбах по движущейся цели его расчет поразил мишень с первого выстрела. Франтов заверил командование: там, где будет стоять его орудие, ни один вражеский танк не пройдет. И слово свое сдержал.
Шинкаренко Г. Н. Несущие факел
Что касается истории прицела, то я с удовольствием расскажу ее. Я приобрел его в 1927 году в Вене. Произошло это во время восстания венских рабочих 15–16 июля. В центре города мы овладели магазином с оружием, и там в мои руки попался этот прицел. Вот уже сколько лет я не расстаюсь с ним. Но когда я узнал, что собирают подарки для фронтовиков, я, не раздумывая, решил подарить его самому храброму. Теперь прицел нашел свое истинное назначение.
За Ваше приглашение после войны приехать в гости в Бурятию очень благодарен. С нетерпением буду ждать сообщения о ваших славных делах. Крепко жму руку. Сердцем и мыслями с Вами на фронте. Ваш товарищ и друг Адольф Строкка».
Однажды в дивизию пришло письмо от моряков Тихоокеанского флота. Они писали снайперам Андросенко, Тулаеву и Дамдинову, просили подробнее рассказать об охоте на фашистов.
На письмо краснофлотцев взялся ответить кавалер ордена Красного Знамени Макар Андросенко. Описав некоторые эпизоды из боевой практики, он добавил: «Трудный вы задали вопрос, товарищи моряки. Трудный потому, что охота на фашистов — дело довольно сложное. Фашист, он злее волка и хитрее лисы, и, кроме того, каждый из снайперов действует по-своему, собственными приемами. Охота, как и большинство дел, не терпит шаблона».
Подлинным праздником для всего личного состава дивизии стало присвоение Ф. К. Чегодаеву, а затем и Жамбылу Тулаеву звания Героя Советского Союза.
Снайперское движение отвечало патриотическим чувствам воинов, их обостренному стремлению нанести врагу максимальный урон. «Быть снайпером!» — этот призыв охватил теперь бойцов и сержантов всех специальностей. У нас [61] появились снайперские орудийные, минометные и пулеметные расчеты, группы истребителей танков…
На этот раз мы проводили в дивизии слет мастеров меткого огня. Помимо стрелков на нем выступали артиллеристы, пулеметчики, минометчики, гранатометчики… Сержант Ефим Шепелев рассказал о том, как минометчики его расчета выслеживают и внезапным огнем уничтожают противника. Командир расчета сержант Петр Франтов поделился опытом стрельбы из орудия прямой наводкой. На контрольных стрельбах по движущейся цели его расчет поразил мишень с первого выстрела. Франтов заверил командование: там, где будет стоять его орудие, ни один вражеский танк не пройдет. И слово свое сдержал.
Шинкаренко Г. Н. Несущие факел
Богдан Хмельницкий с десятью казаками в январе 1646 г. прибыл в Варшаву и лично бил челом королю Владиславу на обидчиков своих.
По сведениям московского лазутчика Кунакова, бывшего в то время в Варшаве, старик Владислав посетовал Хмельницкому на свое бессилие перед беспределом панов. Король одарил казаков сукнами, а Хмельницкому, кроме того, подарил саблю со словами: «Вот тебе королевский знак: есть у вас при боках сабли, так обидчикам и разорителям не поддавайтесь и кривды свои мстите саблями; как время придет, будьте на поганцев и на моих непослушников во всей моей воле».
Задам риторический вопрос — могло ли быть такое в России что при Алексее Михайловиче, что при Петре I или Екатерине II? Да физически быть не могло! И не только в России, но и в любом сильном централизованном европейском государстве. Беспредел магнатов — это свидетельство слабости государства и предвестник его гибели.
Но вернемся к судьбе Чигиринского сотника. По возвращении в Субботово Хмельницкий получил от гетмана Конецполь- ского приглашение на банкет. Но хитрый Богдан быстро смекнул, чем для него кончится сей банкет, и не поехал. Тогда Ко- нецпольский послал двадцать всадников взять Богдана силой. Хмельницкий с четырьмя казаками отразил нападение на хутор: пять человек было убито на месте, а остальные бежали. Не долго думая, сотник с сыном Тимофеем и верные ему казаки оседлали коней и поскакали в традиционное убежище казаков — в Сечь.
Польский отряд из 300 поляков и 500 реестровых казаков отправился (видимо, из Кодака) в Сечь ловить Хмельницкого. Согласно казачьему преданию, Богдан отправил двух своих товарищей к реестровым казакам, которые объяснили им, что Хмельницкий — жертва поляков и т.п. Дело кончилось бунтом, реестровые казаки перебили ляхов, а сами подались к запорожцам.
Прибыв в Сечь, Хмельницкий обратился к запорожцам в присутствии кошевого атамана. Он красноречиво описал поругание иезуитов над православной верой и служителями святого алтаря, глумление сейма над казацкими правами, насилие со стороны польских войск над населением малороссийских местечек и городков, вымогательства и мучительства со стороны «проклятого жидовского» рода: «К вам уношу душу и тело, —
Широкорад А.Б. Запорожцы — русские рыцари История запорожского войска, 2008
Армия Карла XII, дислоцировавшаяся в районе Дерпта, получила зимой—весной подкрепление из Швеции (до 25 тысяч человек). В начале мая 1701 г. король отправил в Дерпт для защиты от русских корпус генерал-майора Шлиппенбаха, а сам с 30-тысячным войском двинулся в Лифляндию.
Серьезным препятствием на пути шведов стала Западная Двина. На левом берегу у Риги короля поджидал саксонский корпус генерала Штейнау, а ниже по течению — у Кокенху- зенских порогов — князь Репнин с русскими полками.
20 июля 1701 г. Карл XII приступил к форсированию реки немного ниже Риги. Король приказал построить плоскодонные барки с высокими фальшбортами, которые могли опускаться на дно реки и использоваться как мосты для высадки пехоты. Форсировав реку, шведы стали ждать северного ветра. На левом берегу реки они разожгли множество стогов сырой соломы. Так на реке была создана дымовая завеса, скрывшая шведские суда с десантом.
Саксонцы, потеряв до тысячи человек, отступили. Потери шведов оказались вполовину меньше.
Хитрый Репнин вовремя начал отход и без особых потерь провел полки через Друю и Опочку к Пскову. Там он 15 августа соединился с войском Шереметева. Штейнау с саксонскими войсками ушел в Польшу. Все курляндские крепости без особого сопротивления сдались победителям.
В самой Польше магнаты потребовали от Августа II созвать сейм. И вот 2 июля 1701 г. в Варшаве открылся сейм. Примас Радзеевский, гетман Сапега и ряд магнатов потребовали от Августа вывести саксонские войска из Речи Посполитой и не призывать туда русские войска. Кое-кто уже готовил свержение короля Августа.
Но, как обычно бывает на сейме, панство разбилось на многочисленные группы. Было много криков и угроз. В конце концов 17 августа сейм разошелся, так ничего и не решив.
Августу пришлось вывести саксонские войска из Польши. Петр тоже не спешил отправлять туда свои полки.
Широкорад А.Б. Мифы и реалии Полтавской битвы, 2010
Братковский в 1701 г. стал распространять свои сочинения в защиту православной церкви. Полякам удалось схватить Братковского, его долго пытали и 25 ноября 1702 г. казнили в Луцке «мучительной смертью».
Гетман Мазепа не помогал восставшим на Правобережье. Тем не менее в ноябре 1702 г. он получил от царского резидента в Варшаве князя Григория Долгорукова следующее письмо: «Шведский король хитрыми вымыслами, по совету приставших к нему польских изменников, велел распространять слухи, будто его царское величество указал вашей вельможности послать 20 000 войска на помощь Самусю, назвавшемуся царским гетманом, и будто мятежи, поднявшиеся в Украине, возникли с позволения нашего государя. Речь Посполитая приходит в немалое подозрение. Необходимо всем на деле доказать, что этот мятеж начался без воли царской и не приносит никой пользы его царскому величеству; необходимо стараться угасить этот огонь, препятствующий Речи Посполитой обратить оружие против шведов».
Под давлением казацкой старшины Мазепа написал канцлеру Головину, что лучше было бы теперь принять от Палия Белую Церковь в царское владение. Петр же вместо этого вновь приказал Мазепе усилить караулы на Днепре, дабы не пускать правобережных казаков на помощь повстанцам.
Царь отправил к Палию генерала Паткуля уговорить его передать захваченные территории королю Августу. Палий фиктивно согласился, но делать ничего не стал.
Во второй половине 1703 г. войско польского гетмана Синявского сумело отбить у Самуся город Немиров, причем сам полковник ушел в Богуслав. Затем Синявский осадил город Ладыжин, где с несколькими тысячами казаков засел полковник Абазын. Ляхи штурмом взяли город. Абазына посадили на кол. По разным сведениям, было перебито от двух до десяти тысяч казаков.
В феврале 1704 г. киевский воевода Потоцкий разбил отряд Федора Шпака. По приказу Потоцкого всем хлопам, заподозренным в участии в восстании, отрезали левое ухо и, по свидетельству современника, такому наказанию было подвергнуто до 70 тысяч человек. Польские суды по обвинению в мятеже приговаривали к смерти жителей целых селений. Их казнили скопом — правых и виноватых.
Широкорад А.Б. Мифы и реалии Полтавской битвы, 2010