Поиск по военно-исторической библиотеке

Не было в роте человека, который бы не ждал этого дня. Ждал, конечно, и Андреев. Но тем не менее сообщение о задании ошеломило. Родилась тревога, как и всегда перед неизвестностью. Плохо, что лететь придется с Васеневым, трудный и упрямый он человек. Утешало одно — хлебнет лиха, поглядит в глаза смерти и поумнеет. В бою солдатским ремнем связаны накрепко солдат и командир, без различия ранга. И если лейтенант не поймет этого рано или поздно, то не получится из него командира.

Еще думает сержант о том, что такое удача на войне. Григорий частенько слышал бахвалистые слова: «Либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Ее особенно любил повторять один бравый солдатик из мостопонтонного. И прятал в тонких губах хитрую усмешку — лукавый был парень. Погиб при бомбежке: маленький, с булавочную головку осколочек пробил висок.

В трудные, безвыходные минуты Григорий научился подавлять страх, никакая опасность не могла остановить его, если этого требовала обстановка. Дело не в крестах, а в долге, который Григорий понимал всем сердцем. Удача — не в крестах, а в том, что не ранен и не контужен, хотя война полыхает два года. Он не переставал жалеть, что их разлучили с Петькой Игониным. На Гомельском формировочном пункте Петра определили в одну команду, а Григория — в другую.

И вот — особое задание. Курнышев говорил, будто нынешней весной фашисты крепко потрепали брянских партизан. Погибли многие опытные подрывники.

Возбужденный Григорий бесшумно поднялся и. на ощупь оделся.

Дневальный Лукин спал. Оперся руками о тумбочку, на руки примостил щеку. Пилотка съехала с головы и не свалилась на пол только потому, что была прижата крупной Юркиной головой к тумбочке. Губы толстые, простодушные, вокруг носа — веселые конопушки, нос курносый. Смешной и хороший этот парень Лукин, да вот заснул на дежурстве. Что-то невзлюбил Юрку старшина и гонит его бессменно в наряды, вот и не высыпается парень.

Аношкин М. П. Особое задание

– Я на порог, – рассказывал Синица, – а она, подлюка, караулила меня и каак шваркнет будильником.

– Ну, а ты? – давился смехом Петро.

– А шо я? Ну, шо я? Мое дило телячье.

Смеялись над Синицей от души. Григорий давно так не смеялся, даже скулы заболели. Вроде для смеха и время самое неподходящее, а вообщето когда оно будет подходящее? Тюрин повизгивал, как маленький поросенок, и все хватался за живот.

– Вот уморил так уморил, – сказал он Григорию, просмеявшись и вытирая слезы.

Но веселое настроение перебил Самусь, сегодня он какойто сердитый, колючий. Обстановка такая, что плакать хочется, зубами скрипеть от злости, а они ржут, как в цирке. Другим взводам дело поручили, тут же будто заколдованный круг – из сторожей не выходишь. И Самусь с ходу распределил посты. Тюрина с Игониным послал на опушку леса, откуда можно было наблюдать в бинокль вражеский берег. Один из бойцов ушел часовым к двум грузовикам с имуществом. Григорий с Синицей должны были через два часа сменить Игонина с Тюриным. Отдыхал пока и Микола.

Григорий выбрал укромное местечко под кустом орешника, вытащил из противогазной сумки «ДонКихота» и лег на живот, положив книгу перед собой. Когдато он читал эту книгу знаменитого испанца, и сейчас захотелось просто полистать ее и перечитать некоторые места. Стоило Андрееву прочитать одну страницу, как он забыл обо всем на свете, и ничего, казалось, не было для него важнее, чем причуды рыцаря печального образа и его простоватого, но хитрого друга. Григорий не замечал, как Синица пристально и недоверчиво посматривает на него, видимо, пытаясь понять: какая же сила прилепила Андреева к книге? Сам Синица и в доброето время не очень был охоч до чтения, а тут война, неподалеку стреляют – до книг ли?!

Синица уже сделал один оборот вокруг куста, под которым лежал Андреев, не решаясь подойти ближе. Потом еще раз обошел куст, сужая круг, и наконец присел перед Григорием на корточки.

Аношкин М.П. Прорыв, 1970

– Конечно! – сказал Самусь. – Тимофеев еще вчера здесь был. Сегодня уехал танк получать.

– Жаль! – качнул головой Петро. – Жаль, что не удалось с ним встретиться. Ну, что ж, товарищ лейтенант, берите нас к себе во взвод. Согласен, Гришуха?

– Согласен, – отозвался Андреев, а Самусь улыбнулся хитро и понимающе:

– Это еще неизвестно: или вы ко мне во взвод, или я к тебе в роту.

Солнце поднималось в зенит. На западе глухо и грозно грохотала канонада.

Война продолжалась.

БОЕВОЕ ЗАДАНИЕ

«ЧП»

1

Через бугристое поле, пересекая дорогу, тянется уродливый шрам – здесь были окопы, брошенные зимой, когда Красная Армия сломала оборону противника и ушла на запад.

На брустверах и возле них разрослась сорная трава: репейник, осот, неистребимый пырей, лебеда. Коегде тянули к солнцу свои синие головки васильки. Среди этого обилия зелени виднелись покосившиеся столбы от проволочных заграждений.

За ложбинкой, которая заросла яркой луговой травой и осокой, на бугре, весь в лебеде и пырее виднеется бывший немецкий передний край.

До войны дорогу держали в хорошем состоянии. Сейчас кюветы заросли травой, само полотно в воронках. Отрезок между окопами густо начинен минами, чаще всего противотанковыми.

Роте старшего лейтенанта Курнышева было приказано очистить от мин дорогу и полосу возле нее в пятьсот метров с одной и другой стороны. Дорога нужна была фронту.

С разминированием полотна справились быстро, но в придорожных полосах застряли надолго. Под руками не было карт минных полей и действовать приходилось на ощупь. Мешал густой травяной ковер. Дело затруднялось еще и тем, что часто попадались мины в деревянном либо картонном корпусе, а это исключало применение миноискателей. В ходу были щупы – длинные тонкие палки со стальной остро заточенной на конце проволокой. Бойцы утомлялись быстро, поэтому разминирование вели поочередно: один взвод до обеда, другой. – после.

Аношкин М.П. Прорыв, 1970

Не было в роте человека, который бы не ждал этого дня. Ждал, конечно, и Андреев. Но тем не менее сообщение о задании ошеломило. Родилась тревога, как и всегда перед неизвестностью. Плохо, что лететь придется с Васеневым, трудный и упрямый он человек. Утешало одно – хлебнет лиха, поглядит в глаза смерти и поумнеет. В бою солдатским ремнем связаны накрепко солдат и командир, без различия ранга. И если лейтенант не поймет этого рано или поздно, то не получится из него командира.

Еще думает сержант о том, что такое удача на войне. Григорий частенько слышал бахвалистые слова: «Либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Ее особенно любил повторять один бравый солдатик из мостопонтонного. И прятал в тонких губах хитрую усмешку – лукавый был парень. Погиб при бомбежке: маленький, с булавочную головку осколочек пробил висок.

В трудные, безвыходные минуты Григорий научился подавлять страх, никакая опасность не могла остановить его, если этого требовала обстановка. Дело не в крестах, а в долге, который Григорий понимал всем сердцем. Удача – не в крестах, а в том, что не ранен и не контужен, хотя война полыхает два года. Он не переставал жалеть, что их разлучили с Петькой Игониным. На Гомельском формировочном пункте Петра определили в одну команду, а Григория – в другую.

И вот – особое задание. Курнышев говорил, будто нынешней весной фашисты крепко потрепали брянских партизан. Погибли многие опытные подрывники.

Возбужденный Григорий бесшумно поднялся и. на ощупь оделся.

Дневальный Лукин спал. Оперся руками о тумбочку, на руки примостил щеку. Пилотка съехала с головы и не свалилась на пол только потому, что была прижата крупной Юркиной головой к тумбочке. Губы толстые, простодушные, вокруг носа – веселые конопушки, нос курносый. Смешной и хороший этот парень Лукин, да вот заснул на дежурстве. Чтото невзлюбил Юрку старшина и гонит его бессменно в наряды, вот и не высыпается парень.

Аношкин М.П. Прорыв, 1970

– Приготовиться. Без команды стрельбу не вести, – приказал лейтенант Синявин.

До наступающих осталось триста метров. Командир роты поднял руку, рубанул воздух:

– Огонь!

И сам, взяв на прицел офицера, бежавшего впереди, нажал на гашетку. По узкой поляне пронеслась свинцовая поземка. Фашистский офицер, роняя парабеллум, ткнулся в снег. Первая цепь была скошена. Остальные залегли и перебежками стали заходить роте во фланг. Синявин приказал перетащить пулеметы на запасные позиции, оборудованные перед утром: учел привычку немцев к обходам и охватам. Поднялась вторая цепь, но, наткнувшись на пулеметы, поредела и смешалась. Полезла вперед [45] третья. Точными очередями бойцы заставили ее отхлынуть назад. Затишье длилось недолго. Гитлеровцы обрушили на позиции пулеметчиков ураганный артиллерийский огонь. Погибли два расчета. «Максимы» умолкли. Фашисты снова бросились в атаку. Лейтенант Синявин, перебегая от одного пулемета к другому, бил по наступающим длинными очередями. И так до тех пор, пока остатки фашистов не скрылись в лесу, оставив на заснеженной поляне около трехсот трупов. Когда стемнело, пришел приказ отходить.

На другой день фашисты решили с ходу прорвать оборону дивизии. Но не тутто было. Батареи Алексея Петрова, Александра Потапова, Сергея Логвинова, Степана Крупина и Петра Рябова, стоявшие на прямой наводке, посылали снаряды точно в цель. Атаки гитлеровцев захлебывались одна за другой. Бои то затихали, то возобновлялись с новой силой. Гвардейцы с трудом сдерживали натиск. Но и враг заметно слабел. Истекая кровью, он метался из стороны в сторону, искал уязвимые места в обороне дивизии, менял направление ударов, хитрил. Однако успеха так и не добился.

Гвардейцы отбили 20 массированных атак. Дивизия спасла первенца ленинского плана электрификации – Волховскую гидроэлектростанцию, преградила путь фашистам к «дороге жизни», проходившей по льду Ладожского озера, уничтожила много техники и живой силы противника. В записной книжке пленного солдатаповара была обнаружена такая запись: «Вчера завтракало 150, а ужинало только 56. Какой кошмар!»

Антипин Г.А. Третья гвардейская Боевой путь 3-й гвардейской стрелковой Волновахской Краснознам. ордена Суворова дивизии, 1969

– Есть надо, отсюда и успехи. Вдова я с двумя детьми, стараюсь заработать, чтоб прокормить их.

Зина не поверила и позже не раз убеждалась в том, что слова наставницы были правдой. У думающих только о высоком заработке вряд ли появится вдохновение, украшающее обычную, к тому ж однообразную работу. Непонятно только, зачем Катерина наговаривает на себя? Но сегодня, спустя две недели, лицо у нее не такое строгое, как обычно, скорее задумчивое, то ли мечтательное – сразу не разберешь, но уж мысли ее явно не о работе. Да и чего размышлять? Знай жми на педаль!

Из боковушки инструментальщиков выскользнул мастер Петр Степанович Кабачонок и устремился кудато вдоль пролета. Цеховой остряк наладчик Павел Зяблин изрек однажды, что‑де «Кабачонок состоит из трех деталей: хитрой головы, вместительного брюха и трубной глотки». И в этом, пожалуй, была немалая доля правды. Мастер был неспокойный и незлобивый. Получив от начальства очередную накачку, принимался изо всех сил наводить порядок, мотался по участку, меняя внезапно направление наподобие овального мяча регби… Каждый видел: человек, разрывается, горит на работе, ведя непримиримую борьбу с недостатками. Но странное дело, пока мастер воевал с неполадками в одном месте, они как назло ему возникали в другом. Вот, пожалуйста. Опять кто‑то бросил среди пролета на проходе короб металлотходов.

– Эй! – крикнул Кабачонок подсобнику Элегию Дудке, бородатому малому, похожему на д’Артаньяна.

Элегий, бедняга, совсем сегодня закружился от требовательных окриков наладчиков и штамповщиц: то подай, то убери – робота нашли электронного! «Вы меня не запрограммировали! Вот возьму и не выйду завтра, посмотрим, что тогда запоете!» – погрозился мысленно Элегий. После обеда ему стало еще хуже, почему‑то и опохмелка не помогла, даже мутить начало. Прикорнуть бы полчасика в уголке, а тут мастер зовет.

Арсентьев И. А. Преодоление; Роман и повесть Иван Арсентьев; Худож. В. Аладьев. — М.; Современник, 1980

Самонадеянный здоровяк Чухачев считал себя неотразимым кавалером. То, что он женат, роли не играло. Он то и дело заводил с женщинами игривые разговорчики, хотя не видел среди них достойных себя. Красивых же девушек опасался, близких знакомств с ними избегал, был осторожен, помня, сколько руководителей погорело из‑за всяких красоток, сколько карьер загублено – не счесть! Хитрые чертовки, но Чухачева им не провести!

«Принесло его больно рано, шляется по пролету, – подумал с беспокойством Ветлицкий, наблюдая за приемщиком. – Еще начнет чего доброго выспрашивать, кто да что на каком прессе делает, а это вовсе не в наших интересах. Более того, – это срыв начатой операции. Надо сплавить куда‑нибудь этого Чухачева до копна смены».

На глаза Ветлицкому попался Кабачонок. И тут его осенило. Пустился мастеру наперерез, спросил:

– Деньги есть?

– Де–ееньги? – протянул тот и засмеялся. – Стал бы я околачиваться здесь с деньгами! Хе! Давно бы сидел в пивной в Нескучном саду.

– Ну и отправляйтесь в пивную, да прихватите с собой Чухачева. Деньги вот… Тридцатки хватит? – протянул Ветлицкий.

Кабачонок заморгал глазами.

– Что здесь непонятного? Надо увести Чухачева, а к концу смены доставить обратно.

– Тепленьким? – сообразил мастер.

– Именно таким, Петр Афанасьевич. Помучайтесь разок во имя общего дела.

– Хе! Я готов мучиться так хоть каждый вечер! – ухмыльнулся мастер, сунув деньги в карман. – Однако граммов по семьсот пережитка осилить придется…

’– Какого пережитка?

– Прошлого, настоящего и будущего… Чухач этот, черт, дует, видать, как буйвол.

Узнав, что продукцию предъявят лишь в конце смены, Чухачев приблизился к Ветлицкому, заворчал недовольно:

– У вас тут еще конь не валялся, а вызываете. Безобразие!

– Продукция делается, – ответил Ветлицкий сдержанно. – Вы пока отдохните, погуляйте, а часика через три–четыре приходите. Будет самый раз.

Арсентьев И. А. Преодоление; Роман и повесть Иван Арсентьев; Худож. В. Аладьев. — М.; Современник, 1980

Теперь надо было «сместить» события, чтобы все, кто знал о его болезни, могли подтвердить: действительно, 188

между 20 и 26 февраля 1907 года он находился в Химках. Москвичи согласились дать такие показания.

10 октября 1908 года его вызвали на допрос уже не в качестве свидетеля, а как предполагаемого соучастника. Он категорически отрицал, что стрелял в Перлова, п Павел Гусев точно следовал его примеру. Но какие-то подозрения у следователя были, и это внушало опасения: ведь за такую гниду, как Перлов, открывался путь на эшафот! Переполошились товарищи в корпусе, и Павел Постышев откровенно высказал их мнение:

— Ну и судьи, хуже репья! Полтора года минуло, жив этот пес Перлов, какого еще черта надо?

Между собой долго обсуждали, почему урядник только в последний миг решился назвать Фрунзе. И пришли к единому мнению. Рабочие крепко любили Арсения, и если бы хоть краем уха услыхали, что Перлов тащит на казнь их любимца, не сносить бы ему головы. Хитрый урядник решился лишь в тот момент, когда реакция подняла голову; в Шуе и в Иваново-Вознесенске до основания перетряхнули организацию: арестовали партийцев на двух собраниях, разгромили типографию. И вместе с Арсением и Павлом оказались в подследственном корпусе П. Постышев (Ермак), П. Караваев, И. Уткин (Станко), Андронников (Петр), Сулкин (Виктор), Киселев, Куликов, Родионов, Жуков и другие.

Суд над Фрунзе и Гусевым начался 26 января 1909 года. При закрытых дверях возвестил его начало председатель — генерал-майор Милков. За судейским столом, покрытым зеленым сукном, под большим портретом императора всея Руси, его подпирали: полковник 10-го гренадерского Малороссийского полка Люстров и подполковник 9-го гренадерского Сибирского полка Марков. Обвинял прокурор Забелло. В секретарях состоял статский советник Стронский. Защищали присяжные поверенные Эрн и Шрейдер. Эрн уже был на первом процессе и не сомневался, что генерал Милков со своей компанией не сможет обвинить Фрунзе и Гусева.

Архангельский В.В. Фрунзе, 1970

Согласитесь, что довольно необычная, прямотаки уникальная траектория!

2.

Воспоминания Петра Астахова представляют двоякую ценность. Прежде всего – это кладезь уникальных фактографических сведений, что бесценно для историков как военного плана и коллаборационизма, так и для историков советских репрессий. Кроме того, они выводят нас на ряд более общих вопросов философскоморального плана.

В то же время они и сами, – для того чтобы быть точно и адекватно воспринятыми, – нередко нуждаются в основательном комментарии.

Взять, например, центральный для всего повествования эпизод – пребывание в Вустрау. Астахов описывает даже волейбольные баталии в этом лагере, но ни разу толком не объясняет, что за организация, собственно говоря, базировалась в Вустрау.

Восполним этот пробел. В Вустрау базировались так называемые «Курсы подготовки административного персонала для оккупированных территорий», созданные в 1941 г. изначально по инициативе Министерства пропаганды (министр Геббельс), но с образованием в декабре 1941 г. Министерства по делам восточных земель (министр Розенберг) переданные в его ведение.

Непосредственными инициаторами, с немецкой стороны, и ответственными за курсы являлись Кнюпфер, Лейбрандт и Паллон – сподвижники А. Розенберга, комендантом был другой сотрудник того же министерства – Френцель. Среди преподавателей большинство составляли представители русской белой эмиграции, в частности, Д. Брунст, Ю. Трегубов, Р. Редлих, В. Поремский и др., служившие в Министерстве по делам восточных земель. Курсы выявляли и готовили из числа советских военнопленных тех, кому можно было доверить серьезные поручения на оккупированных территориях, при этом явное предпочтение при наборе отдавалось фольксдойче.

Отборочная комиссия Курсов выезжала в дулаги и шталаги на оккупированной территории, возглавлял ее барон Дельвиг, а с лета 1942 года – Брунст. Добровольцы из числа военнопленных оценивались по шестибалльной системе: люди с интеллектуальным уровнем ниже 3х и выше 4х отсеивались: первые как недостаточно развитые, ни на что не годные, а вторые – как слишком умные и хитрые, способные на роль двойного агента. Проверяли и на склонность к выпивке: приглашали на ужин и старались так напоить человека, чтобы у него развязался язык.

Астахов П.П. Зигзаги судьбы из жизни советского военнопленного и советского зэка, 2005

Хотя я и не из трусливых, все же беседа с товарищем оставила у меня неприятный осадок. О «пассажире с коньяком» я не беспокоился – таких у меня не будет. А вот льды, сознаюсь, смущали меня. Но любовь к природе, стремление увидеть новые края и изучить своеобразный зверобойный промысел быстро побороли это смущение, и мне еще сильнее захотелось полететь туда, где ходят во льдах корабли и люди среди свирепых штормов, густых туманов и суровых льдов ведут свой опасный промысел, добывая, подобно отцам и дедам, драгоценного морского зверя.

Вечером я пошел пройтись, посмотреть старый северный город, от которого еще веяло былью времен Петра Первого и Ломоносова. Шел по набережной и смотрел на Северную Двину. Она тихо спала под снежным покровом, скованная льдом. Около пристаней стоял лес из пароходных мачт, коегде из труб вился слабый дымок. Казалось, все уснуло…

Через два дня рано утром, чуть занялась заря, я покинул Архангельск и направился к горлу Белого моря, в село Койду. Летел я на самолете «Ю13».

«Сатана»

Стоял морозный февраль. Как всегда в это время года, сотни тысяч голов гренландского тюленя залегли на льдинах в горле Белого моря.

От архангельских старожилов я узнал, что жители села Койды занимаются исключительно охотой на гренландского тюленя и ловлей трески. Значительную часть своей жизни они проводят на льдах, в море, в том самом горле Белого моря, которое сурово, коварно и отличается на редкость изменчивыми течениями. Другого промысла здесь не было. Заниматься крестьянством нельзя: кругом унылая тундра.

Мой прилет в Койду можно было сравнить с разрывом бомбы в уснувшем лагере. В глухом беломорском селе меня не ждали. Никто и не думал, что когданибудь сюда прилетит самолет. У поморов имелось смутное представление о самолетах; оно сложилось из рассказов солдат, побывавших на фронте. Эти рассказы о диковинном летающем аппарате охотники слушали с хитрым молчанием, как подростки – детскую сказку…

Бабушкин М.С. Записки летчика М. С. Бабушкина, 1941

— Ну что, товарищ Петров, живы?..

И оба рассмеялись. Достав платок, Шалаев вытирал потное, обсыхавшее на ветерке лицо. В этот момент оба они совершенно забыли о людях, появившихся на дороге и исчезнувших в роще во время обстрела: ближняя опасность заслонила дальнюю.

Шалаев еще вытирал лицо, как вдруг, что-то почувствовав за спиной, быстро обернулся. От деревьев, развернувшись в цепочку, шли на них четверо, А один, уже подошедший неслышно, из-под руки держал на ладони автомат, ремень которого натянулся от плеча вниз.

Только одно мгновение, когда Шалаев обернулся и увидел приближавшихся, лицо его оставалось напряженным. Но это мгновение поймал стоявший против него человек.

Они стояли друг против друга: тот — с немецким автоматом на ладони, Шалаев — с платком в левой руке, очень белым на солнце и чистым, и один раз человек, не сводя глаз, покосился на платок. А те четверо подходили. И за это короткое время, пока они так стояли и смотрели друг на друга, мысль общая, одна и та же, успела проскочить между ними из глаз в глаза и быть понятой, и снова проскочить.

— Свои! — закричал шофер обрадованно,— А мы напугались!..

Человек улыбнулся одной стороной лица, обращенной к шоферу, но головы на его голос не повернул и остался таким же серьезным. Даже еще серьезней оттого, что на секунду улыбнулся без выражения, не спуская с Шалаева карауливших каждое его движение глаз. И снова что-то не понравилось Шалаеву в его лице. Здоровое, розовое, с выступившей из кожи золотящейся на солнце щетиной, с жесткими рыжими бровями. Под ними — голубые глаза. И они смотрели на Шалаева. В этих смотревших пристально глазах, из глубины их рвалось наружу неудержимое, хитрое, как у сумасшедшего, веселье, еле сдерживаемый смех. Это были не русские глаза. Это были глаза немца!

Шалаев похолодел: "Влип!.." И уже в новом, в истинном свете он увидел всех пятерых. Он увидел, как на них не сидела красноармейская форма, в которую они были одеты, словно была она с чужого плеча. И во всех них, рослых, тренированных, в тем, как они подходили, вместе с настороженностью чувствовалась особая развязность, которая отличает отборные войска: разведчиков, парашютистов, обученных самостоятельности,— и которую редко встретишь у рядового пехотинца, сильного в массе, а не в одиночку.

Бакланов Г.Я. Июль 41 года

— Ну что, товарищ Петров, живы?..

И оба рассмеялись. Достав платок, Шалаев вытирал потное, обсыхавшее на ветерке лицо. В этот момент оба они совершенно забыли о людях, появившихся на дороге и исчезнувших в роще во время обстрела: ближняя опасность заслонила дальнюю.

Шалаев еще вытирал лицо, как вдруг, что-то почувствовав за спиной, быстро обернулся. От деревьев, развернувшись в цепочку, шли на них четверо, А один, уже подошедший неслышно, из-под руки держал на ладони автомат, ремень которого натянулся от плеча вниз.

Только одно мгновение, когда Шалаев обернулся и увидел приближавшихся, лицо его оставалось напряженным. Но это мгновение поймал стоявший против него человек.

Они стояли друг против друга: тот — с немецким автоматом на ладони, Шалаев — с платком в левой руке, очень белым на солнце и чистым, и один раз человек, не сводя глаз, покосился на платок. А те четверо подходили. И за это короткое время, пока они так стояли и смотрели друг на друга, мысль общая, одна и та же, успела проскочить между ними из глаз в глаза и быть понятой, и снова проскочить.

— Свои! — закричал шофер обрадованно,— А мы напугались!..

Человек улыбнулся одной стороной лица, обращенной к шоферу, но головы на его голос не повернул и остался таким же серьезным. Даже еще серьезней оттого, что на секунду улыбнулся без выражения, не спуская с Шалаева карауливших каждое его движение глаз. И снова что-то не понравилось Шалаеву в его лице. Здоровое, розовое, с выступившей из кожи золотящейся на солнце щетиной, с жесткими рыжими бровями. Под ними — голубые глаза. И они смотрели на Шалаева. В этих смотревших пристально глазах, из глубины их рвалось наружу неудержимое, хитрое, как у сумасшедшего, веселье, еле сдерживаемый смех. Это были не русские глаза. Это были глаза немца!

Шалаев похолодел: "Влип!.." И уже в новом, в истинном свете он увидел всех пятерых. Он увидел, как на них не сидела красноармейская форма, в которую они были одеты, словно была она с чужого плеча. И во всех них, рослых, тренированных, в тем, как они подходили, вместе с настороженностью чувствовалась особая развязность, которая отличает отборные войска: разведчиков, парашютистов, обученных самостоятельности,— и которую редко встретишь у рядового пехотинца, сильного в массе, а не в одиночку.

Бакланов Г.Я. Июль 41 года

Генерал закурил папиросу, пустил в потолок струйку дыма, помолчал, невесело уткнувшись в карту глазами.

– Решено отложить операцию по захвату плацдарма, – неохотно сказал он. – Паводок будем пережидать… Не оправдали мы, подполковник, надежд командования.

Барташов понял, что генерал имел тяжелый разговор в штабе армии.

– Надо активизировать подготовку к будущей операции, – генерал раз за разом затянулся папиросой. Дым выпустил резко, густым клубком. – Сидим на бережку с закрытыми глазами. Надо разведать оборону до метра. Даром ваша разведка солдатскую кашу ест.

– Не могут пройти, – сказал Барташов. – Вчера поисковая группа снова возвратилась без результата.

– Сегодня послали? – генерал вскинул всклокоченную и оттого кажущуюся еще больше голову.

– Нет, сегодня не посылали… На льду под снегом промоины. Лучшие разведчики не могут пройти.

– Должны пройти, – настойчиво сказал командир дивизии. – Гоняйте разведку каждый день… Усильте ее и гоняйте.

– Будут большие потери, товарищ генерал… У меня в разведвзводе лучшие бойцы собраны.

– Хочешь, чтобы война без потерь была? – генерал прошелся по комнате. Рассохшиеся половицы проскрипели под бурками. – На войне живую силу приходится терять.

Петр Михайлович стиснул челюсти. «Живая сила» – он ненавидел этот хитрый штабной термин. Было в нем чтото подленькое. Казалось, не хватает человеку мужества сказать, что на войне убивают людей, и он каждый раз загораживался от своей совести этим удобным словечком.

Раньше, в сорок первом, Барташов и сам говорил: живая сила. После смерти Сергея ощутил, что живая сила – это живые люди… Живой Сережка… «Мертвая сила» – такого термина в военных уставах нет. Не придумали его штабисты. Мертвая сила на войне никого не интересует. Россияматушка велика, людей на войну всегда хватало.

Барышев М.И. Потом была Победа, 1986

іУторгошский район

J[…] III. Зверства, расправы и репрессии немцев над советскими гражданами.

JЗа 32 месяца своего хозяйничанья в районе немецкие палачи замучили, расстре

ляли, повесили и сожгли живьем 165 человек.

;В августе месяце 1941 г. в колхозе «Красная рель» расстреляна семья Бутиных

в составе Бутиной Ольги, Василия, Петра и Василисы. Зимой 1942 г. в колхозе «Красные лужки» зверски замучен колхозник Хитров Алексей, бежавший с немецких оборонительных работ. В 40-градусный мороз его немцы раздели догола, допрашивали, а затем в поле расстреляли.

В ноябре 1943 г. в д. Сторонье фашисты сожгли живьем 10 человек и расстреляли 6 человек; в дер. Низы сожгли 2 человека, расстреляли 7 человек. Кроме того, много замучено бежавших из немецких лагерей военнопленных, пробиравшихся на сторону Красной армии, а также партизан. […]

Шимский район

[…] III. Зверства, расправы и репрессии немцев над советскими гражданами.

По доносам предателей и активных пособников немецких оккупантов фашистами расстреляно 39 человек советских патриотов, так: в селе Мшага расстреляно 5 jчел[овек], д. Углы 2 человека], в д. Подгощи 6 чел[овек], в с. Медведь 9 чел[овек]. […]

IАУФСБНО. Ф. 7. Арх. № 33. Л. 3, 5-6, 11-12, 14, 16, 21, 33-35, 39-40, 44, 49, 53, 56-58, 60, 64,

67-68. Подлинник. Машинопись.

I* Правильно: «Велегощинский».

** Правильно: «Заосский».

3* Васина Александра Лукинична не была убита.

Заявление жителя города Новгорода В. И. Антонова об уничтожении и грабежах немецкими захватчиками жителей города Новгорода

д. Сырково Новгородского района4 февраля 1944 г.

Заявление

Антонова Василия Ивановича, 28 лет, жителя г. Новгорода, проживающего в д. Сырково.

Город Новгород я хорошо знаю, хотя последнее время перед войной жил в д. Васильевская.

Без срока давности преступления нацистов и их пособников против мирного населения на оккупированной территории РСФСР в годы ВОВ. Северный Кавказ Кабардино-Балкарская Республика, Карачаево-Черкесская Республика, Республика Адыгея, 2020

Например: Быстрова Л. В реабилитации отказано… (С грифом «Секретно») // Новости Пскова. 1996. 7 мая; Панчишин И., Кириллов В. Эстонская тайная полиция в Пскове: Из архива минувшей войны // Новости Пскова. 1996. 14 мая; Хитров Г. Замучены эстонскими карателями // Псковская правда. 1998. 7-8 августа; Некрасов С. Подручные Скорцени: 60 лет назад они оставили кровавый след на территории Псковской области // Псковская правда. 2005. 2 июня; Седунов А. Они убивали русских только за то, что они русские люди // Псковская правда. 2005. 16 июня; Тиханов А. Черные тени войны: Как нашли и покарали тех, кто в годы войны служил карателем и участвовал в казнях заложников // Псковская правда. 2009. 17 декабря; Сергеев В. Моглинское дело: Возмездие настигло группу эстонских карателей спустя 20 лет после войны // Псковские новости. 2011. 23 февраля; Алексеев Ю. Эхо войны: 68 лет назад эстонские каратели превратили в пепел псковскую деревню Ланева Гора // Псковские новости. 2011. 19 октября; и др.

Алексеев Ю. Моглинский лагерь: история одной маленькой фабрики смерти (1941-1944). М., 2011.

Петров Ю. П. Партизанское движение в Ленинградской области. С. 65-69; Арсеньев А. Во время фашистской оккупации. С. 38-42; Ковалев Б. Н. Нацистская оккупация и коллаборационизм в России. С. 193.

Нюрнбергский процесс. М., 1959. Т. 2.

С. 357-358; Пархоменко В. И. Нюрнбергский процесс // Книга для чтения по новейшей истории. 1917-1945 / под ред. проф. Н. Н. Яковлева. М., 1976. С. 290.

Ковалев Б. Н. Нацистская оккупация и коллаборационизм в России. С. 238-239.

Филимонов А. В. Первые жертвы нацистской оккупации в Пскове (1941 г.): версии, легенды, факты // Псковский военно-исторический вестник: Научный альманах. Псков, 2017. Вып. 3. С. 60-66 (см. док. № 108, 117).

Соколов Д. Т. О зверстве немецко- фашистских оккупантов на Псковщине. С. 87; Сарченко Г. Ф. В строю бессмертных. С. 18-19; Гриднев В. М. Борьба крестьянства оккупированных областей РСФСР. С. 68.

Без срока давности преступления нацистов и их пособников против мирного населения на оккупированной территории РСФСР в годы Великой Отечественной войны. Ставропольский край, 2020

Седунов А. Они убивали русских только за то, что они русские люди // Псковская правда. 2005. 16 июня; Некрасов С. Подручные Скорцени // Псковская правда. 2005. 2 июня.

Хитров Г. Замучены эстонскими карателями // Псковская правда. 1998. 7-8 августа; Быстрова П. В реабилитации отказано. // Новости Пскова. 1996. 7 мая.

Книга памяти. Псковская область. Псков, 1996. Т. 18. С. 177.

Народное хозяйство Псковской области: Статистический сборник. Л., 1968. С. 10; Псков в годы Великой Отечественной войны. С. 109.

Акт Великолукской городской комиссии… // Великие Луки в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. С. 317.

Книга памяти. Псковская область. Т. 18. С. 177 (см. док. № 15).

Акт Великолукской городской комиссии. // Великие Луки в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. С. 318-319.

Письма из неволи // Псковские хроники: История края в документах и исследованиях. Псков, 2001. Вып. 1. С. 146.

Сарченко Г. Ф. В строю бессмертных. С. 72.

Псков в военной истории России: Материалы научно-практической конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Героя Советского Союза, генерала армии В. Ф. Маргелова (г. Псков, 18 декабря 2008 г.). Псков, 2009. Вып. 1. С. 259.

В тылу врага. Борьба партизан и подпольщиков на оккупированной территории Ленинградской области: Сборник документов. Л., 1985. Т. 4: 1944 г. С. 296.

Пархоменко В. И. Нюрнбергский процесс. С. 293-299.

Псковская правда. 1947. 11 марта; 1968. 20 октября.

Великолукская правда. 1946. 25 и 27 января; Асташкин Д. Ю. Преступления нацизма на Псковской земле (по материалам открытых судов 1945-1947 гг.) // Без срока давности: Материалы II Международной научнопрактической конференции (XIV «Псковские архивные чтения»), 14-15 ноября 2019 г. Псков, 2020. С. 42-50.

Петров М. Н. Тайная война на Новгородской земле. С. 140-146; Псковская правда. 1947. 13, 15, 16, 18-20 декабря.

Без срока давности преступления нацистов и их пособников против мирного населения на оккупированной территории РСФСР в годы Великой Отечественной войны. Ставропольский край, 2020

В 1687 году русские войска предприняли Первый крымский поход. Русская рать насчитывала ИЗ тысяч солдат, стрельцов, казаков, рейтаров, гусаров. Реально речь шла не о победе русских. Действия В.В. Голицына отвлекали крымских татар от союзных войск, которые наносили главный удар. Русское командование поставило задачу захватить крепость Перекоп (Ор-Капи). Степь была главным противником русских. Высокая трава скрывала всадников, поэтому татары налетали неожиданно. Для передвижения по степи русские военачальники использовали тактику «прямоугольника». 20 тысяч повозок выстроились в каре, В длину фронтальная сторона равнялась версте, боковые стороны составляли около двух верст. Внутри прямоугольника шла пехота на колесах, рядом — пушки, готовые встретить неприятеля. Шли медленію, в день проходили не более 10 верст. Город Перекоп окружал ров шириной 12 сажен и глубиной 7 сажен. Вдоль укрепления стояли на равном расстоянии 6 башен с орудиями. Русской армии не удалось захватить ни одной башни. Нехватка запасов еды и питья привели к многочисленным смертям. Основная масса солдат погибла от жары, болезней. Гетмана Малороссии И.С. Самойловича, объединившего под своим началом Левобережную

IfpmlHnilifuminijiifiikp?

(с 1672 г.) и Правобережную Украину (с 1674 г.), обвинили в неудачах. Самойлович выступал против Вечного мира. Голицын недолюбливал гетмана из-за его тесных дружеских отношений с Ромодановским. Самойловичу предъявили обвинения в сговоре с татарами и оказании им помощи в поджоге степи. Гетмана отправили в ссылку в Сибирь, его сына Григория казнили, а правительством Софьи был назначен новый гетман, И. С. Мазепа, — фигура неординарная и противоречивая. Родился Иван Степанович в шляхетской православной семье неподалеку от Белой Церкви под Киевом. Подучил образование в Киево- Могилянском коллегиуме. Потом отправился в Варшаву в Иезуитский коллегиум. Был близок ко двору польского короля Яна Каэемира (1648—1668). Обучение продолжил в Италии, Германии, Франции. Вступив в любовные отношения с женой польского шляхтича, бежал от расправы. В 1668 году Мазепа женился на вдове полковника Белой Церкви Анне Фридрикевич. Грамотность, знание языков, расчетливый ум, семейные связи (его тестем являлся генеральный обозный Семен Половец) помогли Мазепе запять привилегированное положение в стане гетмана Петра Дорошенко. Тот в 1669 году Мазепу сначала назначил ротмистром гетманской надворной гвардии, позже — писарем. Дорошенко, стремясь оградить свою территорию от поляков, вел переговоры с турками о помощи против Речи Посполитой, а точнее — против отдельных польских панов. В 1674 году Мазепа отправился в Стамбул. В качестве заложников с ним ехали 15 казаков. По дороге делегатов захватили запорожцы, возглавляемые Иваном Дмитриевичем Сирко. Запорожские казаки отправили «важную птицу» в Москву. При царском дворе Мазепа сумел войти в доверие бояр, плетя политические интриги против Дорошенко. Хитрый казак уже через несколько лет

Белова Е.В. Прутский поход. Пopaжeние на пути к победе, 2011

Теоретические искания молодого Сойки в коллегиях папского Рима, его практические занятия по философии католицизма не приводят, однако, потомка подольских стяжателей-контрабандистов в лагерь ослепленных религиозным фанатизмом. Больше того! Очень быстро молодой Сойка становится замаскированным циничным безбожником, который про себя глумится над всевышним, которому призван служить. Однако, становясь внутренне безбожником, отец Сойка вовсе не собирается отказываться от службы в церкви, а тем паче выступать против религии. Его никак не прельщает судьба Галилея или Джордано Бруно. Практический, кулацкий ум Сойки повсюду ищет ответа на один вопрос: «А что на этом можно заработать?» И под фресками знаменитой Сикстинской капеллы в Ватикане Михаил Сойка думает об одном: о пшенице, о мельнице, о каменоломнях… Вовсе не случайно «неудержимый захватчик, начало и конец всех завоевателей, могучий Саваоф», взлетающий к сводам Сикстинской капеллы, неотвязно соединялся в представлении Сойки с образом его деда-контрабандиста Петра, о котором ходили легенды, что он, освещаемый молнией, схватил в грозовую ночь подстреленного русскими пограничниками быка, взвалил его себе на плечи и принес домой.

Подготовляя в Риме теоретическую работу о взаимоотношениях веры и знания, молодой Сойка старался найти в своих богословских исследованиях прежде всего утилитарный, практический смысл, который помог бы ему в личном обогащении. Кажется, что многочисленные противоречия, которые находит Сойка и в старинных манускриптах, и при чтении теологических работ его современников, бросят отца Сойку в лагерь воинствующих атеистов, настолько очевидно превосходство современной материалистической мысли над угрюмой, пессимистической закостенелостью религиозных суеверий. Взамен вымышленного союзника всех угнетателей — призрачного бога материализм несет не только свободу человеческой мысли, но и большую веру в человека, в его безграничные возможности. Однако Сойка чувствует, что с богом ему расставаться невыгодно, что «на этом можно хорошо заработать», и все сомнения глубоко прячутся в его хитрой, расчетливой голове. Буквально «пресыщаясь богом», ради личной выгоды и религиозной карьеры он подавляет в самом себе все и всяческие колебания, вернее, скрывает их от посторонних и завоевывает большой авторитет у своего покровителя — иезуита, монсеньора Д’Есте. Таким и останется до последних страниц романа Тудора, оборванного на полуслове чинами украинской полиции, созданный им герой — Михаил Сойка, великий калькулятор от религии, поставивший себе на службу дряхлого, мифического бога. Сойка не выдуман писателем. В жилах этого попа течет кровь реального угнетателя, переодетого в целях политической маскировки в черные одежды смиренного пастыря божия.

Беляев В. П. Ночные птицы; Памфлеты. — Москва; Политиздат, 1965.

Теоретические искания молодого Сойки в учебных заведениях Ватикана, практические занятия по философии католицизма не приводят его, однако, в лагерь ослеплённых религиозных фанатиков. Практический, кулацкий ум Михаила Сойки повсюду ищет ответа на один вопрос: «А что на этом можно заработать?» И под фресками знаменитой Сикстинской капеллы в Ватикане Сойка думает об одном – о пшенице, о мельнице, о каменоломнях… Вовсе не случайно «неудержимый захватчик, начало и конец всех завоевателей, могучий Саваоф», взлетающий к сводам Сикстинской капеллы, неотвязно соединялся в представлении Сойки с образом его деда контрабандиста Петра, о котором ходили легенды, что он, схватив подстреленного пограничниками быка, взвалил его себе на плечи и принёс домой.

Подготовляя в Риме теоретическую богословскую работу о взаимоотношении между верой и знанием, молодой Сойка старался найти в своих исследованиях прежде всего утилитарный, практический смысл, который помог бы ему в личном обогащении. Кажется, что многочисленные противоречия, которые находит Сойка в старинных манускриптах, при чтении теологических работ его современников вотвот бросят его в лагерь воинствующих атеистов, – настолько очевидно превосходство современной материалистической мысли над закостенелостью религиозных представлений. Но Сойка чувствует, что «на этом можно хорошо заработать», и все его сомнения прячутся глубоко в хитрой, расчётливой его голове. Буквально «пресыщаясь богом», ради соображений религиозной карьеры он подавляет в самом себе всякие колебания и завоёвывает большой авторитет у своего покровителя, иезуитаитальянца монсеньёра Д’Эсте.

Степан Тудор очень тонко показывает весь внутренний процесс перерождения отца Сойки: «Сколько раз возвращался потом воспоминаниями в эти времена и никогда не смог осознать, когда в нём начался этот невидимый процесс, когда внутренняя его опустошённость, окостенелые чувства обиды и отвращения начали оплывать холодными как лёд каплями умозрительных выводов и калькуляций, переплавляться в холодный, добытый церковью опыт веков, который должен был служить сойкам…»

Беляев В.П. Я обвиняю!, 1980

А вот ещё другие факты из истории тех далёких и тревожных лет. Друг писателей Ярослава Галана, Петра Козланюка и мой доктор наук, делегат первого Всемирного конгресса физиологов в Ленинграде, проходившего под председательством академика Ивана Павлова, поляк Здислав Белинский, зная, что ему за это угрожает смерть, вывез из львовского гетто профессора Адольфа Бека…

Но были и другие случаи спасения, на которых сейчас активно спекулируют наши недруги, превращая хитрых, дальновидных иезуитов в нежных, благородных миротворцев. Об одном таком «спасении» мне и хочется рассказать подробно.

При очень загадочных обстоятельствах «вырвался» из львовского гетто известный всему городу Ицкох (Курт) Левин и нашёл приют в резиденции митрополита графа Андрея Шептицкого на Святоюрской горе. Владыка хорошо знал, что делает, принимая беглеца. Ведь отец Ицкоха, главный раввин Львова, Иэзекиил Левин, ещё в 1924 году резко осудил львовского комсомольца Нафтали Ботвина, застрелившего на Трибунальной улице известного провокатора Цехновского, по доносам которого панская полиция уничтожила Рутковского, Гибнера, Багинского, Вечерковича и многих других польских коммунистов. Шептицкий мысленно аплодировал Левину, когда ему доложили, что, выступая с проповедью в синагоге, Левин предавал проклятиям «продавшегося Москве» Нафтали Ботвина. Проклятия талмудистов неслись вслед Ботвину, когда его повели на расстрел. Он, отказавшись от услуг священнослужителяраввина, сказал: «Религия существует для рабов, а я не раб!» Под дулами винтовок Нафтали Ботвин бросил в лицо палачам: «Да здравствует социалистическая революция!»

Этой социалистической революции боялся не только Иэзекиил Левин, но и митрополит Шептицкий. Независимо от различия религий, их объединяла общая ненависть к коммунизму, та самая оголтелая ненависть, которая и сегодня на глазах у всего мира объединяет украинских националистов с буржуазными националистами всех мастей.

Беляев В.П. Я обвиняю!, 1980

— Хлопцы, не хватает еще одной вещи, — хитро улыбаясь, сказал Вершигора.

— Какой?— спросили в один голос Юра и Володя,

— Кнута…

— Да, без этой запчасти никак не обойтись,—подхватил Юра под общий смех товарищей…

Подготовка подходила к завершению. По тому вниманию, какое соединению уделялось со стороны штаба партизанского движения, можно было судить о серьезности задачи, которую предстояло выполнить. Какая задача? Об этом знали лишь Ковпак, Руднев и Базыма. Остальным командирам и партизанам до поры до времени маршрут и конечная цель рейда не сообщались. Такой порядок был заведен в соединении. Чем меньший круг людей посвящен в замысел, тем больше шансов на успех.

В отрядах и ротах проводились партийные, комсомольские и общие ротные собрания. Парторги, политруки, агитаторы в личных беседах с партизанами разъясняли важность предстоящего рейда. Одно то, что задачу Ковпак получил лично в Кремле, воодушевляло партизан.

Провели и мы ротное собрание. Вся «чертова дюжина» разместилась вокруг костра. Под треск горящих поленьев Вершигора ровным, спокойным голосом говорил:

— На фронте назревают важные события. Враг изо всех сил рвется к Волге. К фронту все время прибывают свежие войска неприятеля, непрерывным потоком идут эшелоны с боеприпасами, горючим, снаряжением… В этих условиях нашему командованию важно заблаговременно знать, что делается в глубоком тылу врага, на его коммуникациях… Кто может дать такие сведения? — спросил Петр Петрович и сам же ответил: — Глаза и ущи армии — разведчики. Мы являемся их частицей… Наша задача взять под контроль железные и шоссейные дороги в определенном районе…

Вершигора говорил всего минут двадцать, но сумел коротко и понятно для каждого изложить наши задачи и методы действий.

Выступивший затем помощник комиссара по комсомолу Миша Андросов рассказал о той помощи, которую оказывает партизанам народ.

Бережной И.И. Два рейда. Воспоминания партизанского командира, 1976

Во время подвоза к нам грузов в ходе боев за Мекензи двум нашим тыловикам из колонны снабжения удалось перебраться через крутые, кишащие партизанами горы Яйла и достичь прибрежной дороги возле Ялты. С чутьем голодных шакалов они тут же обнаружили русский продовольственный склад. Рядом с бочками квашеной капусты и яблочного пюре находился огромный винный склад. Его опечатали и передали под охрану румынских солдат, под командованием сурового немецкого офицера-интенданта.

Двое наших солдат выпрашивали разрешение взять с собой что-нибудь со склада, но их просьбы и жалобные рассказы о голоде, холоде и жажде на передовой не смягчили сердце офицера-интенданта. И тогда эти двое решили сыграть на симпатии румын и с полевой осветительной лампой и сигаретами отыскали охранника, который пошел им навстречу и ночью помог загрузить на машину несколько бочонков.

Ротный фельдфебель-интендант сделал нам сюрприз — три больших деревянных бочонка крымского вина приехали на самом верху кузова его грузовика. Услышав, что нам можно попробовать вина из бочонков, мы выпили бесценную темно-красную жидкость из жестянок, взятых из столовой, и полевых фляг, напевая при этом «Мельницы долины Шварцвальда». К нашему репертуару позже добавились несколько непристойных песенок, какие солдаты пели с сотворения мира, и, в конце концов, мы опустошили наши помятые сосуды.

Водители придумали хитрую систему транспортировки вина, использовав кусок топливного шланга, который протянули от бочонков через открытое окно прямо к нашему жилью, куда оно поступало не замеченным нашими ротными шпионами. И мы без помех всю ночь [71] пили сладкое крымское вино в лучших традициях Петра Великого и императрицы Екатерины.

На следующий день в ротной канцелярии был подготовлен наградной документ за боевые заслуги, а в обосновании награды было написано и подтверждено: за получение важного военного материала — вина.

Бидерман Г. В смертельном бою

Во время подвоза к нам грузов в ходе боев за Мекензи двум нашим тыловикам из колонны снабжения удалось перебраться через крутые, кишащие партизанами горы Яйла и достичь прибрежной дороги возле Ялты. С чутьем голодных шакалов они тут же обнаружили русский продовольственный склад. Рядом с бочками квашеной капусты и яблочного пюре находился огромный винный склад. Его опечатали и передали под охрану румынских солдат, под командованием сурового немецкого офицера-интенданта.

Двое наших солдат выпрашивали разрешение взять с собой что-нибудь со склада, но их просьбы и жалобные рассказы о голоде, холоде и жажде на передовой не смягчили сердце офицера-интенданта. И тогда эти двое решили сыграть на симпатии румын и с полевой осветительной лампой и сигаретами отыскали охранника, который пошел им навстречу и ночью помог загрузить на машину несколько бочонков.

Ротный фельдфебель-интендант сделал нам сюрприз — три больших деревянных бочонка крымского вина приехали на самом верху кузова его грузовика. Услышав, что нам можно попробовать вина из бочонков, мы выпили бесценную темно-красную жидкость из жестянок, взятых из столовой, и полевых фляг, напевая при этом «Мельницы долины Шварцвальда». К нашему репертуару позже добавились несколько непристойных песенок, какие солдаты пели с сотворения мира, и, в конце концов, мы опустошили наши помятые сосуды.

Водители придумали хитрую систему транспортировки вина, использовав кусок топливного шланга, который протянули от бочонков через открытое окно прямо к нашему жилью, куда оно поступало не замеченным нашими ротными шпионами. И мы без помех всю ночь [71] пили сладкое крымское вино в лучших традициях Петра Великого и императрицы Екатерины.

На следующий день в ротной канцелярии был подготовлен наградной документ за боевые заслуги, а в обосновании награды было написано и подтверждено: за получение важного военного материала — вина.

Бидерман Г. В смертельном бою

Я хорошо помню его короткие, жирные пальцы, которыми он частенько хватал меня за ухо, вытаскивал из-за парты и, больно дернув, ставил на колени.

— Стой, стервец, и не дыши, пока сто раз не прочитаешь «Отче наш». — Потом закатывал глаза под лоб и сокрушенно вздыхал: — О господи, прости мое великое прегрешение!..

Я довольно быстро освоил начатки грамоты и страстно полюбил книги. Эту любовь привила мне не школа, а «черная бабка», которая так напугала меня при первом знакомстве. Она оказалась очень доброй, милой бабушкой. В свободные минуты, обычно вечерком, она рассказывала дочкам дяди и мне чудесные народные сказки и смешные старинные побасенки о хитром солдате и хромом черте. Больше всего мне нравились сказки о чудо-богатыре Илье Муромце, о Бове- королевиче, о Змее Горыныче и Кощее Бессмертном. Интересно и страшно.

Моими первыми и любимыми книгами были русские народные сказки и басни Крылова, а дальше я читал уже все, что попадалось под руку. Умопомрачительные приключения Шерлока Холмса сменялись Жюлем Верном, Фенимором Купером; вперемежку с рыцарскими романами я с увлечением читал «Жития святых и великих мучеников», русские классики чередовались с евангелием и библией; таинственные сонники переплетались с лирическими стихами Пушкина и Кольцова. От такого чтения в голове царил невообразимый сумбур: жизнь и религия, правда и фантастика смешались в кучу, переплелись в один причудливый узор без конца и начала. Славные герои Фенимора Купера — Следопыт и Ункас — в моем воображении недурно уживались с жалким юродивым — Алексеем «божиим человеком»; суровый Чингачгук спокойно раскуривал «трубку мира» с апостолом Петром; чудо-богатырь Илья Муромец громыхал по небу в одной колеснице с Ильей-пророком, а прекрасная великомученица Варвара благосклонно выслушивала серенады средневековых рыцарей Дюма и Сервантеса

Все это было крайне интересно, головокружительно, порой страшно и уносило далеко от действительной жизни, непомерно развивая фантазию.

Бляхин П.А. Дни мятежные Повесть о днях моей юности, 1981

Въ 1687 году разныя постройки въ Потѣшномъ городкѣ получаютъ окончательную отдѣлку; въ столовой ставятся рундуки и лавки; отдѣлываются кровли и переходы, ставятся лѣстницы; на заднихъ воротахъ приспособляется мѣсто для набатнаго колокола; въ передней башнѣ отдѣлываются свѣтлицы, ставится кругъ для часовъ, чердаки и шатеръ; изготовляются станки для пушекъ; при потѣшной конюшнѣ строится кузница и мостовая. Въ селѣ Преображенскомъ въ Ноябрѣ отдѣлываются помѣщенія двора, гдѣ стоятъ въ пришествіе Великихъ Государей спальники: Левъ, Мартемьянъ и Ѳедоръ Кирилловичи Нарышкины. Въ 1688 году, въ Генварѣ: заготовляются доски для гранатнаго дѣла; укрѣпляются связи въ стѣнахъ Потѣшнаго городка желѣзомъ; въ Апрѣлѣ строится ружейный амбаръ; въ Маѣ въ столовой дѣлаются рундуки, лѣстницы и переходы; копаютъ перекопы, ставятся три сруба на избы; дѣлаются приспособленія для боя часовъ, которые пріобрѣтены были въ прошломъ году; строятся два амбара для мелкой Государевой казны и для потѣшной казны. Въ Іюнѣ—стѣны столовой обиты персидскими коврами; Потѣшный городокъ увеличивается на половину приставкою къ старому. Въ Іюлѣ казенный амбаръ для храненія оружейной казны покрывается тесницами.

Въ с. Преображенскомъ, въ Государевыхъ хоромахъ дѣлаются столы, поставцы и скамьи, отдѣлываются шалаши, палаты и стрѣлецкія избы, что вокругъ Государева двора. При потѣшной конюшнѣ—сарай, гдѣ ставятся пушки, покрывается юоо драницъ. Въ Лосинной рощѣ дѣлаются разныя постройки въ полотняномъ городкѣ. Въ Лебяжьей рощѣ покрываются птичьи амбары.

Занятія Петра и Потѣшныхъ въ 1685 — 1689 годахъ.

Царь Петръ Алексѣевичъ 13 Февраля 1685 г. ходилъ въ окрестности села Преображенскаго, а съ нимъ, Великимъ Государемъ и Самодержцемъ, были въ походѣ: бояре — князь Михайло Алегуковичъ Черкасскій, князь Иванъ Борисовичъ Троекуровъ, князь Микита Семеновичъ Урусовъ; окольничіе—Петръ Дмитріевичъ Скуратовъ, князь Яковъ Васильевичъ Хилковъ; думные дворяне— Петръ Савичъ Хитрой, Ѳедоръ Тихоновичъ Зыковъ. Стольниковъ 41, стряпчимъ (въ столбцѣ № 492) нѣтъ конца, перечислено по фамиліямъ 22. За нимъ, съ отрядомъ царедворцевъ, на двухъ подводахъ, съ подъячимъ Яковомъ Кулматевымъ слѣдовала взятая изъ Оружейной палаты оружейная казна: сабли съ каменьемъ, булавы съ лубьями саадашными, со щитами, съ рогатины, съ зерцалы, съ знамени, съ копьи. Впереди несли особое большое знамя—тафтяное, кругомъ кайма тафта черная, шириною въ 3/4, а средина по угламъ тафта желтая, отъ краевъ тафта червчатая, въ срединѣ на крестѣ тафта бѣлая, вышина (знамени) 6 арш. 7 вершк., ширина 8 арш. безъ 2 вершк.

Бобровский П.О. История Лейб-гвардии Преображенского полка. Книга 1, 1900

Совершенно неудачная для шведовъ кампанія прошлаго года, повидимому, должна была сдѣлать ихъ сговорчивѣе при обсужденіи мирныхъ условій. Но шведскій дворъ, подстрекаемый Франціею, предъявилъ непомѣрныя требованія; такъ напр., шведы ставили непремѣннымъ условіемъ мира «возвращеніе имъ Выборга съ его уѣздомъ» Франція отлично знала, что подобное предложеніе Россія отвергнетъ самымъ рѣшительнымъ образомъ, слѣдовательно война опять возгорится, чего собственно и добивался хитрый версальскій кабинетъ, желая въ тоже время свободно расправиться съ Австріей. Дѣйствительно, Императрица Елисавета и слышать не хотѣла о предложеніи шведовъ, и, какъ достойная дочь Петра Великаго — грозы шведовъ, не соглашалась уступить противникамъ и одной четверти земли.

25-го февраля перемиріе окончилось и съ нашей стороны военныя дѣйствія открылись малой войной. Желая воспользоваться удобствами зимняго пути, фельдмаршалъ Ласси, имѣлъ намѣреніе двинуться въ шведскую Финляндію; но неожиданно наступившая оттепель помѣшала походу. А между тѣмъ, у непріятеля начался невообразимый переполохъ. Левен- гауптъ сталъ сосредоточивать у Фридрихсгама всѣ свои силы, отправилъ изъ крѣпости женщинъ и дѣтей. Нѣсколько ротъ артиллеріи вступили въ крѣпость, пушки были поставлены на валы. Страхъ, вызванный извѣстіемъ о приготовленіяхъ русскихъ, положительно лишилъ шведовъ разсудка: они не могли даже понять того, что снѣгу было еще выше человѣческаго роста и что атаковать въ такое время года крѣпость, какъ бы плоха она не была и какъ бы дурно ее ни защищали, было бы истиннымъ безуміемъ, і-го марта Левен- гауптъ созвалъ военный совѣтъ, на которомъ постановили: «такъ какъ Фридрихсгамъ защищать почти невозможно, то, уничтоживъ крѣпостные верки, ретироваться дальше, чтобы спасти армію отъ конечной гибели». Вотъ какъ описываетъ Тибурціусъ происшедшія въ Фридрихсгамѣ безпорядки:

*) О прежнихъ предполагавшихся условіяхъ мира — не было и помину.

Богуславский Л.А. История Апшеронского полка в 3-х т. Том 1, 1892

Дверь долго не открывали. Несколько минут он вообще не слышал никаких признаков жизни, хотя каким-то шестым чувством ощутил, что его оттуда, изнутри, осторожно разглядывают. Затем в глубине дома едва послышались легкие шаги, и щель входной двери затеплилась красноватым светом. Встревоженный женский голос спросил:

— Вам кого?

— Софью Николаевну, — тихо и спокойно сказал Кольцов и, немного помедлив, добавил со значением: — Я от Петра Николаевича.

Там, в доме, видать, не торопились впускать. Раздумывали. Прошло несколько томительных мгновений, и было неизвестно, поняли ли обитатели дома полупароль или нет.

— Вы один? — наконец отозвался тот же голос.

И тогда Кольцов, отступая от железных правил конспирации, сердито сказал:

— Боюсь, если еще минут пять простою, то буду уже не один.

Эти слова возымели действие: прогремел отодвигаемый засов, резко звякнули защелки и замки. Воистину, здесь жили потаенно. Дверь открыла пожилая дама с грузными, мужскими плечами. В руках она держала керосиновую лампу.

Придирчиво оглядев Кольцова с ног до головы, хозяйка посторонилась, пропуская его в дом. Павел подождал, пока она задвигала все засовы, запирала с какой-то неуклюжей тщательностью все замки. Затем, освещая путь лампой, провела Павла в большую комнату, заставленную громоздкой старинной мебелью с бронзовыми нашлепками, причудливыми вензелями и хитрыми завитушками. Вещи говорили, что еще совсем недавно здесь жили по-барски. Поставив на стол лампу, дама указала Павлу на диван:

— Прошу… присаживайтесь. — И сама села рядом, немигающими глазами бесцеремонно и пристально рассматривая гостя, который начинал ей нравиться; манерой держаться он напоминал молодых поручиков. Затем она повелительно сказала: — Так я вас слушаю… — Но в глазах ее уже не было прежней озабоченной настороженности.

Болгарин И Я., Северский Г.Л. Адъютант его превосходительства

Дверь долго не открывали. Несколько минут он вообще не слышал никаких признаков жизни, хотя каким-то шестым чувством ощутил, что его оттуда, изнутри, осторожно разглядывают. Затем в глубине дома едва послышались легкие шаги, и щель входной двери затеплилась красноватым светом. Встревоженный женский голос спросил:

— Вам кого?

— Софью Николаевну, — тихо и спокойно сказал Кольцов и, немного помедлив, добавил со значением: — Я от Петра Николаевича.

Там, в доме, видать, не торопились впускать. Раздумывали. Прошло несколько томительных мгновений, и было неизвестно, поняли ли обитатели дома полупароль или нет.

— Вы один? — наконец отозвался тот же голос.

И тогда Кольцов, отступая от железных правил конспирации, сердито сказал:

— Боюсь, если еще минут пять простою, то буду уже не один.

Эти слова возымели действие: прогремел отодвигаемый засов, резко звякнули защелки и замки. Воистину, здесь жили потаенно. Дверь открыла пожилая дама с грузными, мужскими плечами. В руках она держала керосиновую лампу.

Придирчиво оглядев Кольцова с ног до головы, хозяйка посторонилась, пропуская его в дом. Павел подождал, пока она задвигала все засовы, запирала с какой-то неуклюжей тщательностью все замки. Затем, освещая путь лампой, провела Павла в большую комнату, заставленную громоздкой старинной мебелью с бронзовыми нашлепками, причудливыми вензелями и хитрыми завитушками. Вещи говорили, что еще совсем недавно здесь жили по-барски. Поставив на стол лампу, дама указала Павлу на диван:

— Прошу… присаживайтесь. — И сама села рядом, немигающими глазами бесцеремонно и пристально рассматривая гостя, который начинал ей нравиться; манерой держаться он напоминал молодых поручиков. Затем она повелительно сказала: — Так я вас слушаю… — Но в глазах ее уже не было прежней озабоченной настороженности.

Болгарин И Я., Северский Г.Л. Адъютант его превосходительства

– Это вот – тот самый саквояж, изза которого нас столько времени лихорадило! – тоном факира произнес Болотов. – И мы извлекаем из него бриллианты!

– Да ведь я все знаю, – хитро улыбнулся Жданов.

– Как? Кто вам мог сказать?

– «Конспираторы»! Я еще не успел заснуть, когда вы приехали. И видел все в окно. И вас, и саквояж, который вы с собой несли. А до этого, если помните, вы доложили мне, – обратился он к Болотову, – что отыскали этого… Миронова. Так не откажите старику в умении, после такого количества информации, легко обо всем догадаться.

– Но почему же, в таком случае, вы не спустились к нам сразу? – удивился Фролов.

– Но вы почемуто не позвали меня. Я решил, что вы готовите мне сюрприз. Не мог же я лишить вас такого удовольствия.

После этих слов Борис Иванович вышел в коридор и тут же вернулся с двумя бутылками шампанского в руках.

Нет, Жданов и в своем преклонном возрасте оставался все таким же, как и прежде, молодым душой, мог иногда подурачиться и устроить розыгрыш своим друзьям, любил вино и остроумную шутку.

– Доставайте, Илья Кузьмич, бокалы. Разве это не повод отметить ваш успех?

– Наш успех! – едва ли не хором сказали остальные.

– Не будьте подхалимами. Это целиком и полностью ваша заслуга. А если быть до конца честным, это заслуга Павла Андреевича.

– Ну, тут уж я не согласен, – возразил Кольцов. – Делим успех на всех четверых. Поровну. И точка! – но тут же поправился. – Нет, на пятерых. Но в первую очередь это заслуга Юрия Александровича Миронова. Не окажись он когдато на нашем с Петром Тимофеевичем пути, мы сейчас, возможно, отмечали бы этим шампанским наше поражение.

– Все правильно, – согласился Жданов. – Не будем спорить. Ктото из великих сказал: у поражения один виновник, у победы – всех не счесть. Важно, что мы с вами все же пьем за успех, за победу.

Болгарин И.Я. Миссия в Париже, 2009

Постепенно вся эта поначалу обезумевшая толпа начала приходить в себя, понимая, что они окружены, что они – в ловушке. Но все еще продолжали искать слабое место, где бы огонь был не такой сильный и где можно было бы лавиной навалиться на противника и, преодолев вал, уйти в леса. Что уйти через туннели им не удастся, они уже поняли.

Но в какую бы сторону они не бежали, где бы они не начинали пробиваться к валу, как тут же оживала пара пулеметов. Приходилось снова отступать и прятаться за деревянными стенами келий.

Кольцов понимал, что паника, порожденная внезапностью, не будет длиться бесконечно, что довольно скоро найдется тот, кто сумеет привести в чувство эту пока еще обезумевшую толпу – и тогда они снова станут солдатами и начнут разумно и хладнокровно искать выход. И неизвестно, чья сила пересилит, чья хитрость окажется хитрее. У него было слишком мало людей, чтобы рассчитывать на победу в открытом бою.

«Главное ввязаться в драку» – снова, в который раз вспомнил Кольцов слова Наполеона. Ввязался! И что дальше? Видимо, рассчитывать на советы великого полководца, который практически выиграл все сражения, но ни в одной кампании не одержал победы, не приходилось.

Кольцову стало понятно пока только одно: пока еще не поздно, пока белогвардейцы толпой мечутся по монастырскому подворью, надо применить какуюто новую хитрость.

– Ваня! Достань какуюнибудь белую тряпку, – попросил Кольцов Пятигорца.

Тряпку нашли быстро. Ктото пожертвовал нижней сорочкой. Ее привязали к винтовке.

– Петро, еще очередь! Над головами! – попросил Кольцов старшего Боброва.

– Зачем же вхолостую? Патроны переводить!

– Слушай, что приказываю! – строго сказал Кольцов.

Бобров обиженно задрал ствол пулемета и нажал на гашетку. Короткая очередь пронеслась над монастырем, но не произвела никакого впечатления на мечущихся по подворью солдат.

Болгарин И.Я. Миссия в Париже, 2009

– Нука, чего там? – и медленно, почти по складам, прочитал: – «Доверься этому человеку. Петер».

– Вот видите, ничего особенного… Знакомый дал, чтоб ночевать пустили, – объяснил Микки. – Теперь ведь как? Не знают человека, так и в калитку не пустят.

– «Доверься», значит? – осмысливал прочитанное красноармеец. – Ишь ты! Не Петро, не Петруха, а Петер! Немец, что ли?.. Ладно, обувайся.

Из близкого оврага послышались приглушенные голоса. Подошли трое – еще два красноармейца и командир.

– Что тут у вас? – простуженно спросил командир.

– Да вот, товарищ разводящий… С той стороны шел. Оружия нет. Но глядите, какую хитрую бумажку в шапку зашил!

Разводящий взял записку, посмотрел, бережно спрятал.

– Я объяснял уже, – торопливо сказал Микки. – Могу и вам объяснить!

– Это обязательно, – сказал разводящий, – объяснишь. Только не мне, а в другом месте. Там разберутся. Там умеют разбираться! А теперь пошли, следуй за мной!

Держа в опущенной руке наган, он пошел вниз по откосу. Красноармеец с винтовкой наперевес встал позади задержанного, легонько подтолкнул его штыком в спину:

– Приказу, что ли, не слыхал? Шагай!

– Дада, – поспешно кивнул Микки, – сейчас. – И посмотрел вокруг долгим, тоскующим взглядом.

Светало. Притих, ожидая весеннего пробуждения, лес. Звезды меркли и уходили в вышину. Туман таял в сладком утреннем воздухе. Легкий морозец сковывал подтаявшие сугробы. Хорошо было вокруг, спокойно и благостно. Трудно думать в такую минуту о том, что твоя короткая, не пустившая новых ростков жизнь на исходе. А Микки об этом и думал.

В 1918 году, когда созданная Дзержинским Всероссийская чрезвычайная комиссия переехала в Москву, в этом доме по улице Гороховой, 2, разместилась Петроградская ЧК. О Гороховой ходили страшные истории. Именно здесь, в коридоре, подслеповатый поэт Леня Канегиссер застрелил первого председателя ПетроЧека Моисея Урицкого: мстил за расстрелянных товарищей. Затем сюда приехала целая группа руководителей, чтобы, в свою очередь, отомстить – но уже не Лене, который был в краткий срок поставлен к стенке, а всем классово чуждым элементам северной столицы.

Болгарин И.Я. Северский Г.Л. Седьмой круг ада, 1993

– А они видали, сколько у нас пушек?

– Оно конечно… Хлопцы даже удивляются. Только пушка, она что? Она дура – смотрит в одну сторону, за Днепр. А сзаду она доступная, как… Такое дело!

В глазах кудлатого, топорного и неповоротливого с виду Колодуба светились природный крестьянский ум и хитринка.

Нужный человек.

– Ну вот что! – сказал Кольцов. – Вы с Левой Задовым так эту свою линию и гните. На нейтралитет. Большего и не надо.

Колодуб пошевелил плечами, и чувствовалось, что ему страсть как не терпится достать кисет, свернуть добрую козью ножку. Он даже крякнул с досады.

– Один я могу эту линию не выгнуть. Хоть на кулаки переходи… Там такие горлопаны в плавнях, такие спорщики. Как соберутся вечером – прямо до драки. Главное – застоялись хлопцы без дела. Им хоть какойникакой бой нужен, для успокоения нервов. А то получается, в руках оружие, патроны, а пострелять не дают. Голод даже легче переносить, чем такое безделье. А тут к вашим, к красным, обозы идут. Мимо глаз. Обмундирование, мукасало, боеприпас. Это ж какая приманка, слюни текут. Боюсь, без Левы не совладаю я с народом.

– Вот и зови Задова. Почта у вас быстрая, от села к селу. А хлопцам, когда вернешься, так скажи: нас красные отпустили, потому что хотят мира. Но если вы этот мир нарушите, то в Тринадцатой армии и про Врангеля забудут, а все силы и всю артиллерию бросят на плавни. Перепашут их, как плугом. И уж тогда больше никаких переговоров не будет. Никогда.

Петро сверкнул глазом изпод чуба.

– Переговорыто будут, – сказал он. – Потому что на двух фронтах, против беляков и против батьки, вы не совладаете. А это правда, что поляки смяли Красную Армию и лезут сюда?

– Не прилезут. О том есть кому думать, не нам с тобой.

Колодуб вздохнул с какимто стоном.

– Во дела! Не распутаешь!.. Только вы меня одного не отпускайте, – забеспокоился он. – Рядом с хлопцами чтоб.

Болгарин И.Я. Смирнов В.В. Багровые ковыли, 2006

Кутепов по просьбе Врангеля задержался на «Лукулле». Когда стихли голоса покидающих яхту гостей, Врангель, словно продолжая прежде начатый разговор, сказал:

– Но это еще не все.

– Я вас слушаю, Петр Николаевич, – Кутепов не совсем понял, что Главнокомандующий имел в виду: то ли он вернулся к предыдущим размышлениям о разоружении или же хотел высказать какието новые поручения.

– Боюсь, на этом французы не остановятся. Мы для них слишком хлопотное и далеко не дешевое хозяйство. И, конечно же, раньше или позже, они будут снова пытаться избавиться от нас. Какой очередной трюк они для этого придумают – не знаю, но что это случится, не сомневаюсь.

– У вас есть какието предложения?

– Быть постоянно настороже.

На следующий день нарочные развезли по кораблям приказ номер один. Первый он был потому, что как бы открывал новую страницу жизни армии, теперь уже не чужбине. Его подписал Кутепов. На этом настоял Врангель.

По здравому размышлению, они пришли к выводу, что, находясь в довольно сложных отношениях с французами, им необходимо прибегнуть к небольшой и безобидной хитрости. Пусть один из них (Врангель) будет добрый, великодушный и справедливый, другой же (Кутепов) – неуступчивый, мелочный, хитрый и злой. Так им будет легче плавать в этом дипломатическом море интриг.

В приказе номер один говорилось, что находящиеся на судах эскадры нижние чины обязаны сдать имеющееся у них оружие своим командирам. Оружейным мастерам вменялось в обязанность его проверить, выделить на судах специальные помещения и там, под надежной охраной, пока его хранить. Офицеры оставляют свое личное оружие при себе.

Все лишнее и неисправное оружие передать французам, для чего подготовить его и сложить на нижних палубах…

Операция по разоружению русской армии, к обоюдному удовлетворению сторон, была проведена блестяще. Не вызвав никаких нареканий французов, Врангель сохранил в армии необходимое количество оружия и боеприпасов.

Болгарин И.Я. Чужая луна, 2011

— Но-но, Зыкин, прикрикнул Меженин, мерцая глазами, и голос прозвучал властно. — Ты моих орлов не трогай! Если польза от чего есть, с какой стати ушами хлопать? Не заслужили, что ль? Верно, ребята? Ты, Зыкин, у нас — святой, молись за нас! Трофеи по всем статьям взяты. И чин чинарем. Как, Таткин, нормальные гроши? Докладывай, бухгалтерская голова, чтоб все слышали, есть ли в них какая ценность или я оглупел, как вон Зыкин говорит! Себе в карман миллион не положу, мама так делать не велела!

Он терпкой насмешкой подавил возражение Зыкина, и солдаты, посмеиваясь, одобрительно загудели, подмываемые любопытством, сгрудились за спиной рыженького Таткина, который между тем с деловой предосторожностью отодрал ногтем скрепляющую новенькую пачку купюр банковскую полоску, крякнув, священнодейственно послюнив два пальца, вытянул одну бумажку из пачки и, рассматривая против солнца, подозрительно покрутил ее и так и сяк; хитрое усатое личико его выражало важную работу и значительность действия.

— Похоже, не фальшивые, — сказал он. — Рейхсмарка тысячного достоинства. С такими дело не имел. Не знаю таких.

И он, бережно вложив купюру обратно в пачку, ударил пальцами о пальцы, точно пыль счищал.

— Так если ты бухгалтер, счетовод и петришь в финансах, значит — будешь дело иметь! — возвысил голос Меженин. — Соображай, бухгалтерская голова, на полных денежных правах, понял, нет? Мы платим немчишкам, и все — законно!

— Давай, Таткин, давай! — послышались ободряющие голоса. — С паршивой овцы хоть шерсти клок! Они у нас, гады, без денег все брали, а мы как-никак по совести… А часики куда? Значит, мы теперь миллионщики, ха-ха! Ну, сержант, ухватистый ты у нас… А завтрак-то, братцы, про кашу и бир забыли! И лейтенант ждет!

"Глупо и непонятно. Зачем им деньги?" — подумал Никитин, молча наблюдая за Таткиным, за распорядительностью Меженина, за солдатами своего взвода, не в меру возбужденными этими деньгами и часиками, — ведь еще суткм назад там, в Берлине, на аллеях Цоо ничто не имело ценности, кроме одного-единственного жизни.

Бондарев Ю.В. Берег

— Но-но, Зыкин, прикрикнул Меженин, мерцая глазами, и голос прозвучал властно. — Ты моих орлов не трогай! Если польза от чего есть, с какой стати ушами хлопать? Не заслужили, что ль? Верно, ребята? Ты, Зыкин, у нас — святой, молись за нас! Трофеи по всем статьям взяты. И чин чинарем. Как, Таткин, нормальные гроши? Докладывай, бухгалтерская голова, чтоб все слышали, есть ли в них какая ценность или я оглупел, как вон Зыкин говорит! Себе в карман миллион не положу, мама так делать не велела!

Он терпкой насмешкой подавил возражение Зыкина, и солдаты, посмеиваясь, одобрительно загудели, подмываемые любопытством, сгрудились за спиной рыженького Таткина, который между тем с деловой предосторожностью отодрал ногтем скрепляющую новенькую пачку купюр банковскую полоску, крякнув, священнодейственно послюнив два пальца, вытянул одну бумажку из пачки и, рассматривая против солнца, подозрительно покрутил ее и так и сяк; хитрое усатое личико его выражало важную работу и значительность действия.

— Похоже, не фальшивые, — сказал он. — Рейхсмарка тысячного достоинства. С такими дело не имел. Не знаю таких.

И он, бережно вложив купюру обратно в пачку, ударил пальцами о пальцы, точно пыль счищал.

— Так если ты бухгалтер, счетовод и петришь в финансах, значит — будешь дело иметь! — возвысил голос Меженин. — Соображай, бухгалтерская голова, на полных денежных правах, понял, нет? Мы платим немчишкам, и все — законно!

— Давай, Таткин, давай! — послышались ободряющие голоса. — С паршивой овцы хоть шерсти клок! Они у нас, гады, без денег все брали, а мы как-никак по совести… А часики куда? Значит, мы теперь миллионщики, ха-ха! Ну, сержант, ухватистый ты у нас… А завтрак-то, братцы, про кашу и бир забыли! И лейтенант ждет!

"Глупо и непонятно. Зачем им деньги?" — подумал Никитин, молча наблюдая за Таткиным, за распорядительностью Меженина, за солдатами своего взвода, не в меру возбужденными этими деньгами и часиками, — ведь еще суткм назад там, в Берлине, на аллеях Цоо ничто не имело ценности, кроме одного-единственного жизни.

Бондарев Ю.В. Берег

Ширвппская провинція, какъ лежащая по эту сторону Куры, еще не отошла къ Персіи; потому-то, при переименованіи полковъ генераломъ Ненашевымъ, за нашимъ Ширванскимъ-Казанскимъ полкомъ осталось его прежнее названіе.

Персидскій корпусъ мало-по-малу расформировывался. Пять полковъ (Каспійскій, Аграхапскій, Кавказскій, Ставропольскій, Сулак-

Вновь наименованы. Каспійской Апшеронской Ставропольской Судакский Аграханской Кавказской Бакинской Ширванской Дербентской Дагестанской Кабардинской Нашебургской Садьянской Низовской Навагинской Куринской Тенгинской.

скііі) уже были перевезены въ Астрахань па судахъ (23). Въ Баку оставалось четыре полка: Ширвапскій-Казапскій, Бакинскій, Саль- янскій и Куриискій; остальные ‘восемь — въ персидскихъ провинціяхъ по эту сторону Куры. До весны всѣ эти полки были расположены па квартирахъ по разнымъ деревнямъ (24).

Какъ мы, однако, пи хитрили, какъ пи скрывали своихъ тайныхъ мыслей, изъ факта безвозмездной уступки провинцій, будто бы изъ единаго великодушія, персидское правительство прекрасно понимало, что мы просто-па-просто не въ состояніи сохранить за ■собой всѣхъ пріобрѣтеній Петра В. по берегамъ Каспійскаго моря. Результаты не замедлили обнаружиться. Лѣтомъ 1734 года шахт, появился со своими войсками у Шемахи и сталъ требовать уступки •остальныхъ провинцій, за Курой. Левашевъ находилъ это обстоятельство самымъ подходящимъ случаемъ разъ-павсегда отдѣлаться ■отъ всѣхъ персидскихъ тягостей. Императрица согласилась на требованіе шаха. Выводить воііска было приказано, какъ можно, скорѣе, хотя бы наступающей зимой, тѣмъ болѣе, что ожидали войны ■съ Персіей (25).

Въ теченіе 1734 года были выведены восемь полковъ, а весной 1735 года изъ Баку отплыли въ Астрахань остальные четыре: Бакинскій, Казанскій, Сальянскій и Куриискій (26). Нашимъ полкомъ въ это время командовалъ полковникъ Андреіі Ивановичъ Джонстонъ, изъ «великобританской націи».

Борисов В.Е. Сыцянко А.И. Походы 64-го Пехотного Казанского его императорского высочества великого князя Михаила Николаевича полка. 1642-1700-1886, 1888

Это были первые в мире самолеты, опустившиеся на лед Северного полюса.

За два месяца нелегкого пути до ледовой «макушки» земного шара и десять дней, проведенных там до возвращения самолетов на материк, крепко привязались они к четверке папанинцев. Люди эти были удивительные.

Начальник научной станции — деловитый, с хитринкой в глазах, не теряющийся в самые трудные минуты, заботливый и хлебосольный — настоящий «хозяин полюса» — Иван Дмитриевич Папанин.

Эрнст Кренкель — высокий, мощный, с густым хрипловатым басом бывалого полярника, с виду суровый, а на самом деле золотая душа, непревзойденный ас в своем радиоделе. И острослов! Не дай бог в чем-то оплошать, тут же попадешь к нему на язык.

Ненасытные исследователи Петр Ширшов и Евгений Федоров, молодые, горячие, наконец-то дорвавшиеся до своей заветной цели — этой недоступной точки Земли, — тут же поделили между собой два океана: Ширшов «завладел» водным, с его неведомыми глубинами, течениями, дрейфом льда; Федоров — воздушным, с ветрами, циклонами, магнитными бурями. В нетерпении скорее начать исследования они, не дожидаясь прибытия остальных самолетов, которые должны были привезти оборудование, принялись за работу и заразили своим рвением всех, вплоть до летчиков, бортмехаников, штурманов, радистов.

Все вместе долбили они лунку во льду, ставили над ней лебедку. Пилили из крепкого, как сахар, снега метровые кирпичи, строили из них снежные домики для радиостанции и магнитной обсерватории. Поставили на льду ветряк с динамо-машиной, укрепив его вбитыми в лед костыльками с растяжками, установили жилую палатку, собрали ее из алюминиевых трубок, обтянули теплыми чехлами. Прямо в снежных завалах соорудили хозяйственные и продовольственные базы. Строительство шло с размахом, как на Большой земле. Скоро на льдине вырос целый научный городок с улицами: Самолетной, Складской, Советской…

Бороздин В. П. И опять мы в небе

Последний бросок был с острова Рудольфа, самого северного острова архипелага Земля Франца-Иосифа. Первым к полюсу вылетел флагманский корабль Героя Советского Союза Михаила Водопьянова. Остальные три машины смогли вылететь через шесть дней. Нелегко было отыскать среди бесконечных ледяных полей в нагромождениях торосов крошечный лагерь у полюса, который к тому же еще и не стоял на месте, а дрейфовал вместе со всей массой льда. Ритсланд первым из трех привел к лагерю их с Василием Сергеевичем Молоковым самолет.

Это были первые в мире самолеты, опустившиеся на лед Северного полюса.

За два месяца нелегкого пути до ледовой «макушки» земного шара и десять дней, проведенных там до возвращения самолетов на материк, крепко привязались они к четверке папанинцев. Люди эти были удивительные.

Начальник научной станции — деловитый, с хитринкой в глазах, не теряющийся в самые трудные минуты, заботливый и хлебосольный — настоящий «хозяин полюса» — Иван Дмитриевич Папанин.

Эрнст Кренкель — высокий, мощный, с густым хрипловатым басом бывалого полярника, с виду суровый, а на самом деле золотая душа, непревзойденный ас в своем радиоделе. И острослов! Не дай бог в чем-то оплошать, тут же попадешь к нему на язык.

Ненасытные исследователи Петр Ширшов и Евгений Федоров, молодые, горячие, наконец-то дорвавшиеся до своей заветной цели — этой недоступной точки Земли, — тут же поделили между собой два океана: Ширшов «завладел» водным, с его неведомыми глубинами, течениями, дрейфом льда; Федоров — воздушным, с ветрами, циклонами, магнитными бурями. В нетерпении скорее начать исследования они, не дожидаясь прибытия остальных самолетов, которые должны были привезти оборудование, принялись за работу и заразили своим рвением всех, вплоть до летчиков, бортмехаников, штурманов, радистов.

Все вместе долбили они лунку во льду, ставили над ней лебедку. Пилили из крепкого, как сахар, снега метровые кирпичи, строили из них снежные домики для радиостанции и магнитной обсерватории. Поставили на льду ветряк с динамо-машиной, укрепив его вбитыми в лед костыльками с растяжками, установили жилую палатку, собрали ее из алюминиевых трубок, обтянули теплыми чехлами. Прямо в снежных завалах соорудили хозяйственные и продовольственные базы. Строительство шло с размахом, как на Большой земле. Скоро на льдине вырос целый научный городок с улицами: Самолетной, Складской, Советской…

Бороздин В. П. И опять мы в небе

— Товарищ капитан,— улыбнулся он во весь рот, показав свои белые крупные зубы.— Ловко это вы придумали! Все же подействовала на фрицев приманка! Они дошли цепью до последней подводы — и тут прекратили проческу: все бросились к обозу за «трофеями». А после этого направились к своим машинам. Мои хлопцы пошли вслед: посмотреть, что каратели будут делать дальше.

— Молодцы, спасибо вам за хорошую работу! — и начштаба от души пожал крепкую загорелую руку Юркевича.

— Небось фрицы рады без памяти,— сказал, хитро щуря глаз, Берсенев.—Готовые «трофеи» нашли, без боя. Распишут начальству в рапорте, как они «уничтожили» партизан! Еще, чего доброго, и ордена схлопочут за это.

Вскоре каратели сепи в свои машины и укатили, а обоз оставили на попечение полицаев, которые затем угнали его куда-то,

Кролевчане остались в лесу, ожидая вечера. Как только на землю стали спускаться сумерки, отряд пешим по- редком двинулся на север, н селу Большая Клитка. Раненых теперь пришлось вести под руки, а тех, кто не в силах был передвигаться совсем, товарищи несли. Шли очень медленно. Каждый шаг теперь давался с трудом. Бойцы, особенно те, кому пришлось нести раненых товарищей, вовсю костили немцев и полицаев, забравших лошадей,

Ничего, братцы, не горюйте! — подбадривал своих ребят начальник штаба.— Радуйтесь, что в живых остались! А транспорт наш здесь, недалеко—■ в соседней деревне Большая Клитка…

Партизаны в недоумении переглядывались.

— Сомневаетесь? — засмеялся начштаба,— Спросите у Петра Кашицкого. Он со скирды соломы видел собственными глазами, куда полиция угнала наш обоз! Как только доберемся в эту деревню, так снова сядем на свои повозки!

Колонна зашумела и, сразу ожив, ускорила шаг.

Когда кролевчане пришли в Большую Клитку, Юркевич, который с разведчиками появился здесь на полчаса раньше, доложил начальнику штаба:

Брайко П.Е. Калиненко О.С. Внимание, Ковпак!, 1975

Во время опасного ночного марша был смертельно ранен Радик Руднев, выручавший остатки разведроты Ивана Бережного. Многие пионерские дружины носят теперь славное имя комсомольца Радика.

Выходили из Карпат и целыми батальонами — как кро- левчане. Или как шалыгинцы, во главе с хитрым и ловким Федотом Матющенко. Но основную массу ковпаковцев вывели тогда Петр Петрович Вершигора и ставший начальником штаба в его группе Василий Александрович Войцехович.

С трудом, трагически тяжело выбирался из окружения раненый Ковпак вместе со своим начальником штаба Базымой, тоже раненным, и со своим верным, давно уже спешившимся ездовым. Без карт, без рации шел этот маленький отряд — всего с полсстни человек. Значительная часть сопровождавшей Ковпака группы оторвалась во время одного из многочисленных боев. Маршрутную разведку ковпаковской группы вели кудрявый веселый минер Платон Воронько, украинец родом, к тому же сумевший благодаря своему поэтическому слуху быстро приноровиться к местному карпатскому диалекту, и сем- надцатилетний Славик Августяк, с детства знавший здешнюю речь и обычаи* Оба хорошо справились со своей задачей.

Правда, однажды под вечер в горах Славик вдруг увидел: Платон, как лунатик, идет прямо на сосну.

Куда ты?! — испуганно шепнул Славик и оттянул своего старшего товарища за руку.

Платон остановился и, виновато опустив голову, потер пальцами веки.

— Ты знаешь, Славик, что-то я стал плохо видеть, особенно в сумерки,— признался он,— Наверно, от голодухи.

— Чего ж ты молчал об этом? — мягко укорил его Славик.— Могло быть хуже! Вдруг бы на дороге вместо дерева оказался фриц! Тебе нельзя идти первым… Будешь за мной двигаться.

Как-то партизаны принесли Ковпаку весть, якобы Руднев где-то близко, ранен и его прячут местные жители. Славу Августяка и еще одного местного хлопца послали в разведку. Одетые по-сельски, они незаметно для военных патрулей сели на станции Ворона в товарный вагон, набитый до отказа пассажирами, и отправились поездом на Коломыю. Вместо документов юные разведчики взяли пистолеты — на самый крайний случай. Ковпак выбрал этих ребят именно потому, что оба они были небольшого росточка, оба хорошо владели своеобразным гуцульским говором и безошибочно ориентировались на местности. Они ничем не выделялись среди мирных жителей: вроде — обыкновенные подростки,

Брайко П.Е. Калиненко О.С. Внимание, Ковпак!, 1975

Дворъ Государыни Царицы Парасковеі Ѳеодоровны бывше ■ го лекаря Ивана Андреева строение деревянное.

Дворъ Князь василья Долгорукова строение деревянное.

линѣя.

Дворъ Полковника Ильи Лутковского строение деревянное.

Строение деревянное гдѣ была камедия.

Дворъ леибгварди Преображенского полку Капитана Михаила Пушкина строение деревянное.

Дворъ Бориса Неронова построены полаты а на дворе строение деревянное.

Дворъ Императорского величества служителя Петра мошко- ва построены мазанки пеболшие.

Дворъ на которомъ содержится преображенской лазаретъ строение деревянное.

Дворъ князь Ивана Голицына строение деревянное.

Дворъ Ивана Хитрого строение деревянное.

Дворъ леибгварди Преображенского полку сержанта Князь Якова Голицына строение деревянное.

втоиже 3 липее на другую сторону:

Дворъ Алексѣя Лихарева строение деревянное.

Дворъ брегадира и гварди маеора Ивана Лихарева строение деревянное.

Дворъ Князь Алексѣя Троекурова строение деревянное.

(Арх. ст. дѣлъ при Спб. арт. музеѣ; Дѣло прик. пов. 1728 г. № 555).

Приложеніе XXX.

Опись строеній прилегавшихъ къ московскому старому пушечному двору, около 1728 года.

Дворъ леибъ гвардиі преображенского полку прапорщика Якова Иванова сына Дашкова отъ пушечного двора чрезъ улицу поперегъ 3 сажени сполу, длиною тотъ дворъ на 22 саженяхъ споловиною, на немъ деревянного строения по улице отъ пушечного двора две избы между ими сени крыты гонтомъ да на томъ же дворѣ на полатахъ крыто гонтомъ же.

Подле того двора по левую сторону дворъ околничего Михаила Васильева сына Собакина отъ артиллериского двора чрезъ улицу поперегъ 4 сажени деревянной заборъ лежачей вдлину 14 саженъ на томъ дворѣ апбаръ деревянной по другую сторону полаты каменные крыты дранью позади полатъ конюшня избы деревянные крыты дранью.

Бранденбург Н.Е. Материалы для истории артиллерийского управления в, 1876

Чтоб пройти, к самой ванне, надо было спуститься по широким мраморным ступенькам. Здесь в уровень с таким же мозаичным полом, как и в уборной, помещался целый бассейн из гигантского саркофага Аписа, – черный, переживший тысячелетия мрамор. Переживший для того, чтобы, когда наполнят его из проведенных кранов горячей водою, мог в нем купаться Мисаил Григорьевич Железноградов.

И вот он купается, воображая себя Наполеоном. А на мраморных ступеньках перед ним – тяжелая, не лишенная величия фигура метрдотеля с крупным и полным бритым лицом. Лицом римского сенатора, хотя звали этого пожилого внушительного человека Трофимом Агапычем. Много видел на своем веку Трофим Агапыч и у каких только господ не служил! На самых пышных званых обедах он, как опытный полководец, одними глазами и движением бровей искусно руководил целой армией лакеев.

Славился еще Трофим Агапыч умением своим приготовлять французский салат. Кажется, не хитрая штука, – зелень, уксус, горчица, прованское масло, а между тем у Трофима Агапыча получалась целая поэма вместо салата, и в этом отношении он не знал никого себе равного в Петербурге…

По горло в теплой воде, – Мисаил Григорьевич спросил:

– А чем бы нам поразнообразить закуску? Свежая икра, семга, балык, разные там горячие, салат «оливье», все это банально.

– Приготовить разве амуретки, ваше превосходительство? И вкусно, и под водку хорошо, и не так, можно сказать, избито.

– Амуретки, что такое амуретки?

– Это, ваше превосходительство, черный солдатский хлеб ромбиками, прожаренный в масле и выдолбленный. И в этих углублениях – мозги из костей запеченные.

Мисаил Григорьевич нахмурился.

– Черный солдатский хлеб, мозги, это грубо!..

– Не знаю, – пожал широкими плечами своими Трофим Агапыч, – у покойного Петра Аркадьевича Столыпина амуретки всегда к столу подавались, и все одобряли, а теперь у Бориса Петровича Башинского, и ничего… Даже заграничные посланники одобряли.

Брешко-Брешковский Н.Н. Ремесло сатаны, 1992

Разойдясь, Католикос решил показать нам даже левую ризницу. Мы прошли туда. Дверь ее была заперта английским замком.

— Третий век и английский замок! — рассмеялся Качарян.

Она оказалась битком набитой всякими богатствами. Слева стояли огромные шкафы со всякой церковной принадлежностью, справа — полки и утварью. Многое лежало просто вповалку.

Католикос подвел нас к одному шкафу, где были составлены жезлы.

— Тут жезлы епископов, митрополитов и Католикоса. Вот эти жезлы может трогать только Католикос.

Он взял один из них и подал Качаряну:

— Не правда ли, превосходен? Он сделан из оникса.

Качарян и я любовались изумительной работой мастера. Он казался совсем призрачным, нежным. Верх был украшен крестом, густо усыпанным самоцветами.

Последний луч солнца упал в узкое оконце ризницы и камни засияли водопадом света.

— Это бриллианты? — как-то испугано спросил Качарян.

— Да, бриллианты, — меланхоличным будничным тоном подтвердил Католикос.

Он показал нам еще несколько превосходных жезлов, затем перешел к головным уборам и наплечникам — шелковым, бархатным, вышитым золотом.

— Вот на этом наплечнике изображен одноглавый орел, символ того, что Католикос, охраняя паству, должен быть таким же зорким. А вот тут вы видите уже двуглавого орла. Это — дань времени, — заметил, усмехнувшись, собеседник.

Он показал нам затем огромные серебряные священные котлы тонкой художественной работы, сосуды с миром («где по преданию сохраняется капля мира, положенного при основании храма»), десницу святого Петра, какой-то святой скребок («ученые доказывают, что он действительно очень стар»), картины.

Умный и хитрый, он нам не говорил про веру, про Бога, а показывал действительно замечательные, действительно старинные вещи, каждый раз ссылаясь на выгравированный или вышитый год издания, на свидетельства ученых. Можно представить себе, сколько собрано богатств в Эчмиадзине, если то, что мы видели стоило 10–15 млн. рублей. А ведь мы видели только ничтожную часть. О правой ризнице он даже не говорил (а Григорян говорит, что она потрясающа), да, кроме того, есть еще подвалы!

Бронтман Л.К. Дневники 1932–1947

Разойдясь, Католикос решил показать нам даже левую ризницу. Мы прошли туда. Дверь ее была заперта английским замком.

— Третий век и английский замок! — рассмеялся Качарян.

Она оказалась битком набитой всякими богатствами. Слева стояли огромные шкафы со всякой церковной принадлежностью, справа — полки и утварью. Многое лежало просто вповалку.

Католикос подвел нас к одному шкафу, где были составлены жезлы.

— Тут жезлы епископов, митрополитов и Католикоса. Вот эти жезлы может трогать только Католикос.

Он взял один из них и подал Качаряну:

— Не правда ли, превосходен? Он сделан из оникса.

Качарян и я любовались изумительной работой мастера. Он казался совсем призрачным, нежным. Верх был украшен крестом, густо усыпанным самоцветами.

Последний луч солнца упал в узкое оконце ризницы и камни засияли водопадом света.

— Это бриллианты? — как-то испугано спросил Качарян.

— Да, бриллианты, — меланхоличным будничным тоном подтвердил Католикос.

Он показал нам еще несколько превосходных жезлов, затем перешел к головным уборам и наплечникам — шелковым, бархатным, вышитым золотом.

— Вот на этом наплечнике изображен одноглавый орел, символ того, что Католикос, охраняя паству, должен быть таким же зорким. А вот тут вы видите уже двуглавого орла. Это — дань времени, — заметил, усмехнувшись, собеседник.

Он показал нам затем огромные серебряные священные котлы тонкой художественной работы, сосуды с миром («где по преданию сохраняется капля мира, положенного при основании храма»), десницу святого Петра, какой-то святой скребок («ученые доказывают, что он действительно очень стар»), картины.

Умный и хитрый, он нам не говорил про веру, про Бога, а показывал действительно замечательные, действительно старинные вещи, каждый раз ссылаясь на выгравированный или вышитый год издания, на свидетельства ученых. Можно представить себе, сколько собрано богатств в Эчмиадзине, если то, что мы видели стоило 10–15 млн. рублей. А ведь мы видели только ничтожную часть. О правой ризнице он даже не говорил (а Григорян говорит, что она потрясающа), да, кроме того, есть еще подвалы!

Бронтман Л.К. Дневники 1932–1947

— Сколько разов писали нам с грозами, — прервал атаман Зерщиков, — да господь миловал. И сыщиков присылали. Отговоримся… Не внове нам.

— Так-то оно так. Мы, как вы помните, отвечали всем Войском, что русских новопришлых людей на Дону запрещаем принимать накрепко под смертною казнью. За нарушение и утайку беглых тех городков атаманам и лутчим людям по нашему войсковом праву — смертная казнь; а городки те все разорять и от юрта отказать.

— Что-нибудь сделать надо. — Саламата вопросительно посмотрел на остальных. — Хоть бы несколько беглых сыскать и отослать.

— Верно. То и сделано. — Максимов с одобрением кивнул. — Сообщили в Москву, что по Северскому Донцу, и по запольным речкам, и по новоуказным местам во все городки послали мы бывшего войскового атамана Илью Григорьева (Зерщикова. — В. Б.) и Тимофея Федорова с войсковым письмом для сыску и высылки новопришлых людей.

— Что же они сыскали? — спросил кто-то из темного угла. — Словам-то в Москве не верят. А наипаче государь Петр Алексеевич.

— Как розыск чинили, пусть Илья Григорьевич скажет. — Атаман посмотрел на Зерщикова. — Чай, государь будет доволен.

— Дай господь. — Бывший атаман прищурил хитрые глаза. — Сыскали мы новопришлых людей Белого- родцкие черты села Старицына семей с 50. Переловили из них 30 семей и отослали на Валуйку воеводе Ивану Иванову сыну Арнаутову, именно (поименно. — В. Б.) с росписью отдали.

— Куда делись другие двадцать?

— Те разбежались. Мы их приказали сыскать, отослать на Валуйку же.

— А Харьковского и Изюмского полков жителей?

— Тех в городках не сыскалось, и их нету.

— По Хопру, Бузулуку и Медведице, — добавил войсковой атаман, — мы, выбрав из старшин Харитона Абакумова да Кузьму Минаева, с нашим войсковым письмом послали для сыску и высылки новопришлых людей.

Богатые черкасские казаки понимали, что их ответы и уловки не введут в заблуждение московских бояр и государя. Но авось нынешнее тревожное военное время, другие заботы, поважнее донских, отвлекут их и гроза пройдет мимо. Конечно, что-то сделать, хотя бы для виду, надобно. Да ведь жалко выпускать новопришлых работников — польза от них в хозяйствах большая и доходы немалые. В этом старшина единодушие имела и на то же рассчитывала среди станичных атаманов и старожилых казаков по Дону, Донцу и их притокам. Зер- щиков, самый проницательный и ловкий из черкасской старшины, спросил атамана:

Буганов В.И. Булавин, 1988

Правда, рада под давлением старшины включила в свое решение еще один пункт:

— Послать ясаула с коша в Кодак к полковнику тамошнему с таковым письмом, дабы он все гультяйство, которое почал было к себе прибирать тот Кондрат Булавин, разогнал. А ему, Булавину, приказал, чтоб он в Кодаке смирно жил, гультяйства к себе не собирал и ничего враждебного и вредительного против его, великого государя, не починал.

В Запорожской Сечи, как и на Дону, не было и не могло быть единства. И здесь и там друг другу противостояли зажиточные и бедные, старшина и голытьба. Правда, определенные демократические формы управления — круги или рады, обсуждение на них всех вопросов жизни «казацких христианских республик», выборность атаманов с помощниками — гарантировали участие в нем и рядовой казачьей массы. Несмотря на интриги и влияние старшины, постепенно прибиравшей власть к рукам, рядовые казаки обладали правом голоса, решали по большинству голосов многие дела, нередко не соглашаясь со старшиной, атаманами, а то и скидывая их с помоста, прогоняя с должности, заменяя другими, более подходящими. В то же время казацкая масса вынуждена была считаться и с волей, пожеланиями или угрозами властей — своей, местной, гетманской и московской. Правда, в подобных поступках, выглядевших нередко тактическими уловками, — немалая доля прагматизма, в одних случаях простодушно-наивного, в других — последовательнонеуступчивого.

И в последнем случае — с письмом в Кодак о Булавине —* этот прагматический подход, хитрые уловки проявляются в полной мере: запорожцы не хотят вызвать гнев царя, гетмана, но, как показали последующие

события, и не думали всерьез относиться к ими же принятому решению запретить Булавину собирать гультяев для борьбы с властями, боярами. Донской атаман продолжает призывать запорожцев, собирает их вокруг себя.

В начале февраля Малороссийский приказ снова шлет грамоту Мазепе. Приказных начальников терзает беспокойство: согласно донесению Голицына «вор и изменник Булавин, собрався с единомышленники своими», перешел в урочище на реке Калмиус, стоит там своим кошем, а с ним — 9 тысяч запорожцев. Из них с 400 человек стоит в урочище Кленовце, с 300 — между Тором и Бахмутом. Они хотят приходить к Тору, Моякам и Изюму, разорить эти города, чтобы, взяв в них артиллерию, «итить на Русь бить бояр». Положение для властей осложняется и тем, что татарская орда прикочевала на речки Татарку и Московку, «а большая татарская сила стоит на Молочных Водах». На реку Красную пришли из Черкасска атаманы Ефрем Петров и Василий Поздеев, с ними — 1 тысяча казаков, «бутто для разорения станиц Сухаревой и Краснянской».

Буганов В.И. Булавин, 1988

— Я, батюшка, отец Иванушки, писаря, который при Вашем величестве.

— Иван, это твой отец?

— Точно так.

— Ну, старик, коли хочешь мне служить верой и правдой, то садись на лошадь и ступай со мною!

Овчинникова и Лысова он спросил:

— Что думают обо мне остальные казаки?

— Почти все желают служить тебе! Но манифеста твоего не читали, хотя казаки сильно того просили!

Отряд восставших двинулся к мосту. Акутин отступил к пехоте.

— Пропало теперь, — капитан Крылов обратился к оставшимся казакам, — все Яицкое войско!

Казаки сказали Пугачеву, что на мосту приготовлены против них пушки, и он решил идти не к городку, а вверх по Яикуреке:

— С голыми руками не сунешься на пушки, а у нас их нет. Чем терять напрасно людей, пойдем теперь вверх. Авось либо завтра одумаются и, когда подъедем, примут.

Отряд Пугачева пошел вверх по Чагану. Искали брод. Майор Наумов, чтобы этому помешать, выслал отряд казаков в 100 человек во главе со старшиной Андреем Ивановичем Витошновым; в нем был и Шигаев, которого выделили для того, чтобы он увещевал казаков — сторонников самозванца. Пугачев ждал и, когда отряд Витошнова подошел ближе, быстро скомандовал, и он оказался окруженным со всех сторон. Казаки войсковой стороны тут же перешли к пугачевцам, а немногих из послушной стороны, 11 человек, последние просили наказать. Пугачев отложил решение их судьбы:

— Держите их до завтра под караулом, а завтра будет резолюция.

Пугачев узнал, что среди захваченных казаков старшинской партии находится Витошнов, не раз бывавший в Петербурге и видевший Петра III. Его привели к «императору»:

— Знаешь ли ты меня?

— Видал еще маленьким, — уклончиво ответил хитрый Витошнов, спасая свою жизнь.

— Вот спросите, — довольный Пугачев бросил взгляд на своих сторонников, — он меня знает.

Буганов В.И. Пугачёв, 1987

‘/1-18 С. М. Буденный974

Полк, потеряв командира, отпрянул' к лесу и готовился отбить контратаку противника, которая могла последовать. Но тут в рядах неприятеля началось непонятное движение. Наши сообразили, в чем дело, когда увидели, как фланг и тыл врага со стороны Клекотова стала охватывать красная конница. Это шла в атаку наша Особая кавалерийская бригада.

Воспользовавшись замешательством противника, снова перешел в наступление полк покойного Трунова. Конармейцы с двух сторон врезались в смешавшиеся ряды улан и прижали их к болоту севернее Клекотова и Шнырева. Противник понес большие потери. Наши взяли много пленных, захватили 600 лошадей, 4 орудия и радиостанцию.

На допросе пленные показали, что 2-я польская кав- дивизия имела задачу нанести удар от Радзивиллова на юго-запад. Соединившись с наступавшей навстречу кавбригадой, она должна была отрезать наши войска, выдвинувшиеся к Стыри северо-западнее Бродов. Это был хитрый план. В случае успеха польской конницы наши 4-я и 6-я дивизии оказались бы в кольце.

Но этого не произошло, и во многом потому, что наши командиры и бойцы обладали высокими волевыми качествами, сообразительностью и самоотверженностью. Я хотел бы отметить и большую заслугу Петра Зеленского. Он творчески подошел к данному ему поручению. Оценив конкретно сложившуюся обстановку, Зеленский смело взял на себя ответственность и принял совершенно правильное решение. За инициативу и проявленную в бою храбрость он был награжден орденом Красного Знамени. Такой же высокой награды удостоился и командир Особого полка Е. И. Горячев. Это он по своей инициативе повел два полка Особой кавбригады в атаку, сыгравшую решающую роль в разгроме врага. Вообще Елисей Иванович считался у нас способным и храбрым командиром…

Солнце клонилось к западу. Чуть заметно повеяло прохладой. Настроение у всех приподнятое. Радовал успех в центре и на правом фланге армии. Кавалерийская группировка неприятеля оказалась разбитой. Это явилось серьезным поражением 2-й польской армии — основного противника Первой Конной. К исходу дня 274

Будённый С. М. Пройдённый путь. Книга вторая; — М.; Воениздат, 1965

Первую атаку противник отбил. В этом бою смертью храбрых пал командир полка К. А. Трунов, один из прославленных героев Конармии. Для нас это была большая утрата. Его, бесстрашного ставропольского богатыря, человека несгибаемого мужества, в армии хорошо знали и уважали. Слава о подвигах Константина Архиповича и по сей день живет в Ставропольском крае. Сюда, в село Терновка (ныне районный центр Труновское), он вернулся после первой мировой войны Георгиевским кавалером полного банта. Здесь стал одним из первых организаторов краснопартизанского движения. Отсюда начался его боевой путь, который завершился в Конармии и был отмечен яркими боевыми делами… [273]

Полк, потеряв командира, отпрянул к лесу и готовился отбить контратаку противника, которая могла последовать. Но тут в рядах неприятеля началось непонятное движение. Наши сообразили, в чем дело, когда увидели, как фланг и тыл врага со стороны Клекотова стала охватывать красная конница. Это шла в атаку наша Особая кавалерийская бригада.

Воспользовавшись замешательством противника, снова перешел в наступление полк покойного Трунова. Конармейцы с двух сторон врезались в смешавшиеся, ряды улан и прижали их к болоту севернее Клекотова и Шнырева. Противник понес большие потери. Наши взяли много пленных, захватили 600 лошадей, 4 орудия и радиостанцию.

На допросе пленные показали, что 2-я польская кавдивизия имела задачу нанести удар от Радзивиллова на юго-запад. Соединившись с наступавшей навстречу кавбригадой, она должна была отрезать наши войска, выдвинувшиеся к Стыри северо-западнее Бродов. Это был хитрый план. В случае успеха польской конницы наши 4-я и 6-я дивизии оказались бы в кольце.

Но этого не произошло, и во многом потому, что наши командиры и бойцы обладали высокими волевыми качествами, сообразительностью и самоотверженностью. Я хотел бы отметить и большую заслугу Петра Зеленского. Он творчески подошел к данному ему поручению. Оценив конкретно сложившуюся обстановку, Зеленский смело взял на себя ответственность и принял совершенно правильное решение. За инициативу и проявленную в бою храбрость он был награжден орденом Красного Знамени. Такой же высокой награды удостоился и командир Особого полка Е. И. Горячев. Это он по своей инициативе повел два полка Особой кавбригады в атаку, сыгравшую решающую роль в разгроме врага. Вообще Елисей Иванович считался у нас способным и храбрым командиром…

Будённый С. М. Пройдённый путь

Первую атаку противник отбил. В этом бою смертью храбрых пал командир полка К. А. Трунов, один из прославленных героев Конармии. Для нас это была большая утрата. Его, бесстрашного ставропольского богатыря, человека несгибаемого мужества, в армии хорошо знали и уважали. Слава о подвигах Константина Архиповича и по сей день живет в Ставропольском крае. Сюда, в село Терновка (ныне районный центр Труновское), он вернулся после первой мировой войны Георгиевским кавалером полного банта. Здесь стал одним из первых организаторов краснопартизанского движения. Отсюда начался его боевой путь, который завершился в Конармии и был отмечен яркими боевыми делами… [273]

Полк, потеряв командира, отпрянул к лесу и готовился отбить контратаку противника, которая могла последовать. Но тут в рядах неприятеля началось непонятное движение. Наши сообразили, в чем дело, когда увидели, как фланг и тыл врага со стороны Клекотова стала охватывать красная конница. Это шла в атаку наша Особая кавалерийская бригада.

Воспользовавшись замешательством противника, снова перешел в наступление полк покойного Трунова. Конармейцы с двух сторон врезались в смешавшиеся, ряды улан и прижали их к болоту севернее Клекотова и Шнырева. Противник понес большие потери. Наши взяли много пленных, захватили 600 лошадей, 4 орудия и радиостанцию.

На допросе пленные показали, что 2-я польская кавдивизия имела задачу нанести удар от Радзивиллова на юго-запад. Соединившись с наступавшей навстречу кавбригадой, она должна была отрезать наши войска, выдвинувшиеся к Стыри северо-западнее Бродов. Это был хитрый план. В случае успеха польской конницы наши 4-я и 6-я дивизии оказались бы в кольце.

Но этого не произошло, и во многом потому, что наши командиры и бойцы обладали высокими волевыми качествами, сообразительностью и самоотверженностью. Я хотел бы отметить и большую заслугу Петра Зеленского. Он творчески подошел к данному ему поручению. Оценив конкретно сложившуюся обстановку, Зеленский смело взял на себя ответственность и принял совершенно правильное решение. За инициативу и проявленную в бою храбрость он был награжден орденом Красного Знамени. Такой же высокой награды удостоился и командир Особого полка Е. И. Горячев. Это он по своей инициативе повел два полка Особой кавбригады в атаку, сыгравшую решающую роль в разгроме врага. Вообще Елисей Иванович считался у нас способным и храбрым командиром…

Будённый С. М. Пройдённый путь